— Да ладно, подождем, — буркнул врач, не заметив быстрого взгляда медсестры. Впрочем, реагировать на язвительную остроту женской проницательности он был не в настроении.
— Снимай кислород, на воздухе полежит. Пусти ему по вене стимулятор дыхания, молодой — сердце выдержит.
Пять минут прошли в молчаливом ожидании. В мозговой активности и двигательных реакциях пациента наметился явный прогресс.
— Давай-давай, Сергей, возвращайся! — Анестезиолог сочетал медикаментозную стимуляцию с физической. — Открой глаза! — Команда исполнена, стопроцентный признак отступления наркоза. — Язык покажи, язык! — С этим сложнее. Слабоосознанный взгляд черных глаз, казалось, не визуализировал склонившегося над ним доктора.
— Может, он по-русски плохо понимает? — предположила анестезистка.
— Скорее всего. — Рассветов выпрямился и, потянувшись, озвучил новую стратегию действий. — Здесь не рассказывать нужно, а показывать.
Он отогнул край маски, открыв мясистые губы, и еще раз скомандовал:
— Покажи язык!
Для пущей наглядности Николай, глядя в осовевшие глаза пациента, продемонстрировал, что нужно сделать:
— А-а-а! Покажи!
Цыган слегка нахмурился, словно переваривая увиденное, и медленно открыл рот.
— Есть контакт! Смотри на меня! — почти ласково шлепнул он прикрывшего глаза цыгана. Поймав недобрый взгляд задерганного пациента, Николай медленно согнул шею, коснувшись массивным подбородком широкой груди. — Делай так! Подымай голову!
Процесс вникания на этот раз был несколько продолжительнее. Цыган с ленивой задумчивостью невыразительно разглядывал врача, вероятно готовясь к продолжению сонного часа.
— Голова! Поднимай! — Вновь изображение действия на собственном примере. — Аня, ускорь аналептики! Готовь антагонисты наркоты. Сдается мне, слишком добросовестно мы парня обезболили.
То ли испугавшись болевой стимуляции, то ли запоздало уразумев суть требований настырного доктора, пациент медленно приподнял голову.
— Уверенно держит. Это радует.
Николай опустил голову больного на подушку и, отсоединив шланг дыхательного аппарата от интубационной трубки, приказал:
— Дыши!
Первичные несинхронизированные потуги быстро перешли в поверхностное, но весьма приемлемое для начальной стадии дыхание. Костлявая грудная клетка разноамплитудно двигалась в такт импульсам дыхательного центра, взгляд темно-карих глаз стал требовательнее и злее, а поток воздуха через сжимаемую желтыми зубами интубационную трубку не оставлял места беспокойству о недостаточной оксигенации пробуждающегося организма.
— Хорошо! Теперь медленнее и глубже. — Николай в очередной раз изобразил требуемое действие. Медленно раздувая полным вдохом бочкообразную грудную клетку, он с шумом выдыхал набранный воздух через рот, стараясь не терять из фокуса пациента.
При первой попытке интенсивного вдоха подопытный, неумело заглотнув теребившую надгортанник трубку, выдал бурный позыв на рвоту. Благо, судя по отсутствию непереваренного желудочного содержимого, к предшествовавшей поступлению в больницу трапезе он отнесся весьма легкомысленно. Впрочем, сейчас это в целом неблагоприятное для его здоровья обстоятельство было только на руку всем участникам интраоперационной драмы, так как анестезиологу не понадобилось отсасывать рвотные массы, а пациенту — терпеть неприятную процедуру.
— Ну-ну, спокойнее! — Рассветов с участием похлопал широкими пальцами смуглую скулу. — Медленно, глубоко дыши.
Он снова изобразил пару образцовых выдохов. Цыган ответил новыми позывами на рвоту.
— Не рыгай! — Хлопок по щеке непослушного субъекта был резче и сильнее предыдущих. — Аня! Антирвотное по вене, всю ампулу.
Преодолев первый накат тошноты, мужчина задышал ровнее и глубже. Николай, столкнувшись взглядом с вопросительно уставившимися на него глазами, чинно кивнул:
— Уже скоро.
Но рутинная процедура пробуждения была нарушена внезапным вторжением.
Щуплая фигурка, возникнув на пороге операционной, стрелой метнулась к лежащему на столе телу:
— Папа! Папа!
— Какого… — Рассветов запнулся. Сработал укоренившийся с детства стереотип, что при дамах и детях выражаться нехорошо. — Сынуля пожаловал, — констатировал Николай. — Драма «у папиной постели», эпизод второй.
— Первый эпизод был «у постели мужа», — испортила экспромт находчивая медсестра.
— Значит, на очереди «у постели сына», — развил тему врач.
— Или «внука».
На подростка анестезиологи по негласной договоренности решили не обращать особого внимания. Члены наркозной бригады, особенно врач, слишком устали, чтобы реагировать на проявления сыновних чувств щуплым цыганенком. Цветом кожи парень явно пошел в отца — та же бронзовая синюшность, усилившаяся при свете операционных ламп. О круглолицей матери могли свидетельствовать лишь несколько припухшие смуглые щеки, обещающие, впрочем, исчезнуть по прошествии пубертатного возраста.
— Все закончилось? Он в порядке?
— Жить будет. — Парень, казалось, был несколько смущен таким ответом. — Тебя как зовут? — спросил его Николай.
— В-вадик, — неуверенно протянул цыганский отпрыск.
Анна сдержанно хихикнула.
— Вот что, Вадик. — Рассветов поправил съехавшую на подбородок маску. Сказался вдолбленный за годы интраоперационной работы автоматизм — о стерильности в оперзале после очередного вторжения извне говорить не приходилось. — Те, у кого все в порядке, здесь не оказываются. А сразу после операции порядка и подавно быть не может. Твой папа перенес средней тяжести операцию. Сейчас он медленно, но упорно просыпается. Его состояние в данный момент стабильное. — Врач прервался, разглядывая юного слушателя. Паренек молчал, растерянно переводя взгляд с затянутого белой марлей лица анестезиолога на смуглый габитус отца, украшенный вызывающе торчащей дыхательной трубкой, и обратно.
— Раз вопросов нет, ответь-ка мне, Вадик, какого хрена тебе здесь нужно… Хм-м… Впрочем, причина вполне очевидна… А главное, каким образом ты здесь оказался?
— Мама впустила, — с некоторой обидой произнес юноша, будто расстроенный недогадливостью врача.
Действительно, кто же еще.
— А теперь, Вадик, поле того как ты увидел живого папу, выйди, пожалуйста, из операционной. Ты нам очень мешаешь.
Подросток пытливо взглянул на отца, ища совета и поддержки, а затем, так же прытко, как и появился, сиганул к двери и скрылся в коридоре.
Очередной виток экстрима не заставил себя ждать. Не успел любвеобильный сынишка исчезнуть в вестибюле, как в пространство операционной вторглось агрессивное цыганское разноголосье. Группа разряженных худосочных тел влетела из предбанника и вмиг окружила стол с лежащим на нем соплеменником.
Испуганный вскрик Анны утонул в перебранке незваных гостей. Рассветов обескураженно разглядывал посетителей. Восемь… мужики… цыгане… ругаются… похоже, из-за больного. Нацменьшинство живо разделилось на две противоборствующие группировки. Противники оккупировали стол. Справа, во главе знакомой по коридорному инциденту троицы, Николай узнал словоохотливого борца за справедливость, столь красочно обосновывавшего давеча святую необходимость кровной мести. Молодчик и сейчас взял на себя роль предводителя. Выдвинувшись в авангард, он, ожесточенно жестикулируя, что-то горячо доказывал оппонентам. Трио соратников изредка звучно картавило, выражая согласие. Им противостояли трафаретно одетые и столь же мелкокостные соплеменники. Квартет защитников пациента, бывший, судя по всему, той самой группой поддержки, о которой полчаса назад сообщала его супруга, вел себя не менее агрессивно.
Цыган на столе интенсивно задергался, услышав знакомые голоса.
Николай жестом указал забившейся в угол Анне место рядом с собой. Она медленно приблизилась, опасливо косясь на спорщиков. Наклонилась к доктору, собираясь что-то сказать.
— Потом! — твердо пресек реплику Рассветов. Хлопнув мужчину по смуглой щеке, он привлек к себе его унесшееся к родственникам внимание. — Спускай манжету, — скомандовал врач медсестре. Кадык больного пустился в дикую пляску, отреагировав на возросший свербеж интубационной трубки. — Рот открой! — привычно рявкнул Николай, начисто позабыв о том, что пациент его, скорее всего, не понимает.
Анестезиолог с усилием вырвал трубку, проверив невольно на прочность передние зубы. Они выдержали. Пока больной хрипло откашливал вязкую мокроту заядлого курильщика, Рассветов вновь обратил взгляд на притихших посетителей. Те, в свою очередь, заинтересованно следили за процессом экстубации однокровника.
Экспресс-анализ был прерван хриплой тирадой пациента, который, выдав солидную порцию легочного секрета, то бишь слюней, приподнял голову и принялся сумбурно чехвостить присутствующих. Для только что пришедшего в себя после полостной операции говорил он много и громко, что, невзирая на щекотливость ситуации, не могло не радовать Николая как анестезиолога. «Больной в тонусе», — удовлетворенно заключил врач. Итак, наркоз окончен. Что дальше?..
