Вид умирающих и поражённых людей, в большом количестве скопившихся в госпиталях, а также два дня беспрерывных обстрелов химическими снарядами так деморализовал командование крепости, что, когда 31 августа к коменданту Перемышля генерал-лейтенанту Дьюлоши прибыли русские парламентеры с предложением о сдаче, он недолго размышлял. Для очистки совести Дьюлоши собрал офицерский совет и объявил о предложении противника, грозившего на следующий день забросать отравляющими снарядами всю крепость. К огромному удивлению генерала, подавляющее большинство офицеров гарнизона предпочло сдачу героической смерти во имя австрийского императора Карла. Это решение было быстро оформлено, и во второй половине дня из ворот Перемышля в русский тыл устремилась огромная колонна, дружно маршировавших в плен имперских солдат, уставших от войны.
Столь быстрое разрешение проблемы осады Перемышля, позволило Деникину сразу же перебросить к карпатским перевалам кавалеристов Келлера, которые на плечах отступавшего противника, смогли захватить очень важный Лупковский перевал, открывающий прямой путь на венгерскую равнину. Известие о захвате перевала русскими вызвало жуткую панику в Вене. Напуганные стремительным продвижением русской кавалерии, австрийцы стали поспешно укреплять Будапешт для отражения возможного прорыва врага к второй столице двуединой империи.
Пока шли ожесточённые бои с противником, не менее напряжённые сражения происходили между самими союзниками на дипломатическом фронте. Главной причиной для острых разногласий между странами Антанты оказалась Польша.
Едва только к власти в России пришел Керенский, как свободолюбивая Англия немедленно подняла вопрос о предоставлении после войны независимости полякам, чьи земли с середины 18 века были разделены между Россией, Австрией и Германией. Демократический болтун Керенский с лёгкостью согласился на эти требования, демонстрируя Западу новый стиль мышления русского руководства и полный отказ от прежней политики царского режима, чья основа была подкреплена штыками гвардии и нагайками казаков.
Подобные действия туманного Альбиона немедленно поддержала Франция, также опасающаяся усиления России в послевоенном мире, и США, чей президент намеревался играть свою особую роль в развитии европейской истории.
Придя к власти и спешно реформируя армию и страну, Верховный правитель дальновидно не стал поднимать этот вопрос, сосредоточив всё внимание союзников на победе над общим врагом, временно отодвинув вопрос о поляках в тень, как вполне второстепенный.
После проведения ряда успешных наступательных операций, когда фронты вплотную подошли к польским землям, Корнилов решил, что настал очень благоприятный момент для возвращения к этому вопросу. Теперь статус его страны резко изменился, и из послушного полудохлого медведя, Россия превратилась в полноправного партнера по союзу, на чьи широкие плечи легли основные тяготы войны.
В начале августа русский посол в Париже известил президента Франции о желании генерала Корнилова внести ясность в небольшое недоразумение, касающегося территориальной целостности российских границ. Если господин Клемансо считает незыблемыми довоенные европейские границы российской империи, то тогда следует считать признание польского правительства на территории Франции политическим курьезом и недоразумением. Если же нет, то тогда русское правительство не считает нужным заниматься освобождением польских земель от германских войск, поскольку Россия и так уже понесла огромные людские потери в этой войне, и генералу Корнилову дорог каждый его солдат. В этом случае Ставка Верховного командующего оставляет за собой право прекратить наступление в Польше и, создав крепкую оборону, перейти к сражению с Австрией за Галицию.
Лондон сознательно не был поставлен в известность перед этим фактом, поскольку непризнанное польское правительство находилось в Париже, и именно Париж, остро нуждался в помощи русского «парового катка». Кроме этого Корнилов сознательно исходил из принципа: «Сказанное одному - сказанное для всех» автоматически распространяя свой меморандум и на другого союзника по Антанте.
Получив столь недвусмысленный щелчок по носу, союзники вначале громко и чувственно возмущались, но затем, когда пар выдохся а страсти улеглись, было мудро решено подождать с ответом, который полностью зависел от успеха русского оружия. Если войска Корнилова завязнут в позиционной борьбе за «сторожку лесника», то вся эта русская наглость не стоит и минуты драгоценного времени союзников. А вот если армии Верховного правителя добьются успеха, то тогда стоит напрячь воображение для достойного ответа.
Одновременно с этим, Клемансо и Черчилль стали энергично форсировать решение вопроса о скорейшем увеличении численности американского экспедиционного корпуса в Европе, как реального противовеса русскому союзнику. Общая численность американских солдат на начало августа составляла 378 тысяч человек, и, в основном, они находились на второстепенных участках фронта.
Першинг заверил союзников, что в этот месяц на континент должно прибыть очередное подкрепление численностью в 70-80 тысяч американских пехотинцев вместе с четырьмя артиллерийскими бригадами. В последующем месяце планировалось увеличить численность прибывающих войск до 100-120 тысяч. Это было всё, что генерал мог твердо гарантировать европейцам от имени президента Вильсона на данный момент.
Союзники одобрительно кивали головой и выражали неподдельную радость от слов своего заокеанского союзника и борца за демократию, но когда Першинг ушел, особой радости на лицах европейцев не было, и на это были свои серьёзные причины. Они прекрасно помнили, как не далее, как в мае, американцы твёрдо гарантировали непрерывную поставку своих войск, и что из этого получилось. Как бы сладко не пел американский соловей, его собственные интересы всегда будут на первом месте.
Кроме этого, напуганные недавними непрерывными немецкими наступлениями, союзники впадали в стойкую нервозность при одной только мысли, что получив относительную свободу рук на востоке, немцы не повторят попытку вновь отыграться на западе.
Черчилль и Клемансо хорошо понимали, что Фош не может гарантировать неприступность союзной обороны перед новым немецким наступлением. В этом случае вновь придется обращаться за помощью к Корнилову и неизвестно, что потребует он на этот раз. Одним словом, союзники с огромным вниманием следили за успехами своего восточного соседа, который одновременно и оттягивал на себя рвущихся к Парижу немцев и создавал новые проблемы западным союзникам.
К огромному разочарованию Черчилля, Господь не услышал его молитв, и русские выполнили обещанное в рекордно короткие сроки и вместе с тем, они оказались отнюдь не обескровленными и обессиленными, как того хотелось британскому премьеру.
Союзники по своему великодушию тянули время, но у Корнилова была прекрасная память на всё, что касалось интересов России, и потому 22 августа представитель России в штабе Фоша генерал-майор Рябцев известил союзников о намерениях Ставки завершить наступление русских войск и переходу их к обороне. На все вопросы союзников генерал невинно отвечал, что русские и рады бы продолжить гнать германского супостата до самого ихнего Берлина и даже закончить проклятую войну в этом году, да вот всему этому мешает невесть откуда взявшийся, какой-то польский вопрос. Рябцев искренне негодовал вместе со своими союзными коллегами по поводу этой дипломатической глупости и нелепости, не позволяющей славным защитникам страны, получить в честь долгожданной победы вполне заслуженные новые награды, чины и почести и отправиться на мирный отдых. Генерал публично ставил сто к одному, что это происки треклятых дипломатов, сумевших втереться в доверие Верховного правителя и ведущих свои тайные игры.
А он же давно собирается на заслуженный отдых, но, только приказ главковерха держит его на службе, не забывая при этом простодушно извещать своих боевых товарищей союзников о возможной угрозе нового немецкого наступления на Париж.
Конечно, это, скорее всего, будет только бросок отчаяния истомленной войной Германии, и русские союзники всегда помогут своим камрадам одернуть германскую гидру. Да и какое может быть широкомасштабное наступление в условиях осени, одно самоубийство. Так говорил Рябцев, и чем искреннее он вещал, тем яростнее шевелились волосы на генеральских загривках в предчувствии скорой беды. Наученные горьким опытом жизни, и сами, неоднократно гадившие союзникам, они видели коварный подвох в любом слове и действии русского представителя.
Всё это закончилось тем, что Фош немедленно явился к президенту и, кипя от возмущения, поинтересовался, где находится эта страна Польша, из-за которой французский народ будет вынужден ещё целый год класть на полях сражения своих солдат. Не думает ли господин президент о тех последствиях, что могут возникнуть у Франции в связи с сокращением численности её народа.
