Он пришёл в себя от холодной морской воды, выплеснутой в лицо из кожаного ведра. Сквозь красноватый туман Акела различил стоящих рядом с ним товарищей по несчастью — Хана, Эрика и других викингов. Приподнялся, тяжко охнув, на руках и подтянул под живот правую ногу. Крепкие руки помогли ему выпрямиться и устоять на ногах. Троим, что встать не смогли, «милосердно» перерезали горло и вышвырнули за борт.
«…и оставшиеся в живых позавидуют мёртвым», — вспомнилась строчка из Стивенсона. Может, оно и так. Но во все времена мужчины не имели привычки покорно подставлять шею под нож. Бесстрашно шагали навстречу костлявой лишь тогда, когда ценою жизни становилась своя честь или жизнь дорогих им людей. Оставшихся двенадцать человек пираты свели вниз и стали попарно приковывать цепями к вёслам. Они совсем не походили на вёсла драккара — размером с приличное бревно, сужающимися к концу рукоятками для удобства захвата. Их хватило на всех, победа досталась маврам недёшево — викинги в этой битве покрошили немало народу.
По иронии судьбы, Акелу сковали одной цепью с его заклятым другом. Джура-хан покосился на Витязя со странным выражением лица и оскалил белые зубы.
— Нити наших судеб переплелись, — невесело хмыкнул он, — один остров, теперь вот одна цепь…
— Не беспокойся, это ненадолго, — «утешил» его Акела, зная, что век галерного гребца всегда был короток.
— Человек не может знать всех замыслов богов, — серьёзно ответил тот. Акела мысленно согласился — неисповедимы пути господни. Ну, хоть какое-то утешение тому, кто в нём сроду не нуждался.
— Эй! — раздался откуда-то сверху командный окрик. Мускулистый невысокий крепыш с искривлённым позвоночником затараторил что-то.
— Говорит: работайте, собаки, — тихонько перевёл Хан, — иначе кнутом шкуру спущу.
Чтобы всем было понятно, он сопроводил слова несколькими ударами тяжёлого кнута по спинам. Понятно, начался «курс молодого бойца».
Никак не прореагировав на вонзившуюся в спину боль, Акела с Ханом потянули весло на себя. Чтобы попасть в общий ритм, они наблюдали, кося глаз на старожилов. Это удалось им довольно быстро, получили кнутом всего раза два. Вряд ли они так уж в этом нуждались. Скорее всего, это так, для профилактики. А, может, этому кривобокому просто нравится бить людей. Хан что-то прошипел на своём языке сквозь стиснутые зубы.
— Я бы тоже с удовольствием пересчитал ему рёбра, — согласился Акела. Хан в немом изумлении воззрился на него.
— Я не знал, что ты понимаешь наш язык, — тихонько выдохнул он между двумя взмахами весла.
— Да что другое ты мог сказать после его кнута? — усмехнулся Витязь.
Хан чуть слышно фыркнул от смеха. До самого заката они ритмично ворочали тяжёлое весло. После заката, впрочем, ничего не изменилось, только кривобокий прошёл по рядам, засовывая в рот рабам хлеб, пропитанный вином.
— Плохо, если он будет бить часто, — тяжело сглотнув винно-хлебную кашу, сказал Джура.
— Чего уж хорошего, — хмыкнул Акела.
— Я не о том, — поморщился напарник, — могу не выдержать и свернуть ему шею. Тогда меня убьют. А у меня ещё одно важное дело не сделано.
— А-а, понял. Нет, ты уж потерпи. Как только у меня голова заживёт, я им устрою панихиду с танками.
—-Чего устроишь? — не понял Хан.
—-Увидишь. Тебе понравится.
Он встряхнул головой, отгоняя сон. Организм начинал впадать в оцепенение, хотя тело продолжало работать. Несколько раз кто-то из вновь прибывших, уснув, выбивался из общего ритма. Коррективы, естественно, вносились тем же кнутом. Рабов жалеть не принято по определению.
Утром задул свежий попутный ветер. Кривобокий что-то пронзительно заорал. Галерники стали втаскивать вёсла внутрь. Хан и Акела, по мнению надсмотрщика, сделали это недостаточно проворно. Чем были выставлены оценки, ясно и так.
— Червивый верблюд, которого изнасиловала пьяная ящерица, — зло прошипел Джура.
Представив себе эту картину, Витязь тихонько фыркнул, не в силах сдержаться.
— Ты что? — недоумённо уставился на него напарник.
— Непросто пришлось ящерице, — серьёзно ответил Акела, — ещё и пьяная.
Они поглядели друг на друга и фыркнули оба. Грести не надо было. Разговаривать не запрещалось, если не слишком громко.
— Жрать хочется. Я без баранины тут ноги протяну, имей в виду. Как голова твоя себя чувствует?
— Передавала тебе привет, — буркнул Витязь, не распространяясь, — к ним уже шли надсмотрщик и повар с чаном. Поев какой-то рисовой каши с овощами, Акела привалился к борту. Спину и руки сводило болью перетружденных мышц. Следы от бича немилосердно жгло солнце. Дураку ясно — хочешь пожить ещё, береги силы. дайте только в себя прийти, я вам тут такое устрою — «приходи, кума, любоваться». Надо же, опять голова под раздачу попала — гудит, «как колокол на башне вечевой».. В дальнейшем следует её особо поберечь, нам мозги наружу — лишняя экзотика.
…Потянулась однообразная жизнь галерного раба. Гребля стала привычной, и тело работало на автомате, мышцы подстроились к нагрузке. Акела, зная, что его мучители бесчинствуют, лишь пока болит его голова, морально чувствовал себя достаточно комфортно. Он просто ждал.
Другим не хватало именно этой надежды, но… не объяснишь же им в присутствии надсмотрщика, что галера жива лишь до его выздоровления, Акела не мог это сделать чисто физически. Во всеуслышание это не объявишь, а передать тихо «по цепочке» нельзя. Во-первых, мешал языковой барьер. Во-вторых, он прекрасно знал, что и в таких коллективах обязательно есть свои стукачи, это аксиома. Агентурная работа родилась не на полчаса раньше кибернетики, про неё ещё в Библии всё расписано. За подготовку к побегу или бунт им Кривобокий шкуру живьём сдерёт, уж такого случая он никак не пропустит. Поэтому приходилось молчать в тряпочку, с болью наблюдая, как ломает товарищей неволя.
— Тебе не кажется, что стоит соседей подготовить?
Тьфу, чёрт, мысли читает, что ли? Хотя, о чём тут ещё можно думать? Он вкратце пояснил свои соображения.
— Да, — согласился Хан, — без шпионов нигде не обходится. И здесь какой-нибудь убогий доносит за лишний кусок.
— Кусок-то вряд ли. Доносит, чтобы лишний раз не били.
— Пожалуй, — подумав секунду, согласился напарник, — о, это ещё что?!
Они как раз бездействовали, — галера шла под парусами. Тихий счастливый смех, прозвучавший за спиной, заставил обоих резко обернуться. Ну, не до смеха тут, кому это вдруг так хорошо стало?
Здоровый смуглый галерник, то ли румей, то ли чёрт его знает, радостно хихикал, перебирая в пальцах свою цепь.
