Секунду спустя перед ним замер Хан.
— Эрика с Лисом видел? — негромко окликнул его Акела.
— Нет, — мотнул головой тот, резко развернувшись в сторону голоса, и шагнув, присел рядом, прислушиваясь. Где-то далеко, на границе слышимости, ухо различало какое-то шумы, но определить их природу было уже невозможно. Жаль, если пропадут мужики… Впрочем, что толку сопли распускать?
— Ну, что, пошли?
Хан мрачно глянул на товарища.
— Пошли.
Пройдя немного, они поняли, что пора устраиваться на ночлег. Лес становился всё гуще, а небо всё темнее. Половинка Луны скромно выглядывала на несколько секунд, а потом снова ныряла в разлохмаченное тряпьё серых туч, словно ночующий на чердаке бродяга.
Акела заступил в первую стражу, а Хан развалился на лапнике, мирно посапывая. Глядя на мерцающие угли костра, Витязь, незаметно для себя, задумался. К концу стражи, когда небо по краю стало сереть, ему послышались шаги.
«Сплю, что ли?» — он тряхнул головой, приходя в себя. Нет, не показалось. Медленно упираясь пятками, он отодвинулся от тлеющих углей и скользнул за дерево.
«Ну, прямо-таки Чингачгук» — мысленно похвалил он себя.
— Не стреляй, конунг, — прозвучал из темноты голос Эрика.
«Виннету — вождь апачей» из меня не получился» — мысленно сплюнул Акела.
— Эрик! Откуда ты взялся, чёртушка? Лис с тобой?
— Нет, — мотнул тот головой, плюхаясь на задницу, — потеряли мы друг друга.
— Есть хочешь?
— Нет, — викинг снова отрицательно мотнул головой, — только спать.
И, повалившись на бок, захрапел. Акела подбросил на угли ворох сухих сучьев. Джура приоткрыл один глаз.
— Что?
— Смена пажеского караула и Эрик нашёлся, — буркнул Витязь, заваливаясь на тёплый ворох еловых лап, и мгновенно отключился.
…Огромная поляна со всех сторон окружена стеной мрачного векового леса, в основном, хвойного. Солнечные лучи освещали лишь середину, всё остальное пространство затянуто кисеёй тумана. Здесь таких лесов Акела не видел. Леса в Ангелии, конечно, древние, но вот такого бора нет, это прямо тайга. На противоположном конце этой поляны стоял вооружённый человек. Ого, а доспехи-то русские. Причём, не для сечи, а, скорее… да это же стражник, и, по-моему, червлянского удела. Надо же, земляк. А вот всё остальное Акеле понравилось гораздо меньше.
Возле ног стража стояла плетёная корзинка, в такой, он много раз видел, женщины этого мира таскают грудных детей. А перед вооружённым стояла на коленях, ломая руки, женщина. Какая-то… не сказать, что худенькая, это не то… воздушная, вот! Именно этослово приходило на ум, едва на неё взглянешь. И очень красивая, какой-то осенней красотой, где чистое синее небо глаз оттеняет золото волос и багрянец губ. Одежда её состояла, казалось, из тончайших, белоснежных полосок ткани, окутывающие фигурку туманным облаком. Неподалёку виднелось ещё несколько таких же белых фигур, непонятно, мужчин или женщин. Всё это он разглядел, подходя поближе
— Камень! — донёсся угрожающий голос стражника.
Хрустнул под его ногой сухой сучок, обернувшийся Стражник и Дева (как он её назвал мысленно) смотрели на него, не двигаясь. Первый с явным неудовольствием — кого ещё принесло? А у Девы в глазах вдруг зажглась надежда. И в голове Акелы зазвучал тихий бесплотный голос.
— Спаси младенца, воин! Это последний Хранитель нашего народа! Он не сможет служить злу, он скорее умрёт!
— Разберёмся, — мысленно ответил Акела отмечая в лице мужчины неприятные черты распутства, наглости и жестокости. Такие вот отморозки много бед натворить могут, если их вовремя не грохнуть. Остановившись перед стражником, спросил: «Что тут происходит, добрый человек?»
— Иди мимо, прохожий человек, — вежливо ответил Стражник, — дело моё служивое, а ты же не тать? Колдуны это, по кнезскому повелению препровождаю их на суд.
— Лжёт, — снова зазвучало в голове, — не на суд он нас вести хочет, на погибель! И кнез тут ни при чём…
— А скажи, страж, какого кнеза ты приказ так ревностно исполняешь? — вкрадчиво спросил Акела, вперив взор прямо в глаза. Там плеснулось смятение, досада, непотушенным угольком на ветру стал разгораться гнев.
— А ты кто таков будешь, чтобы государева человека пытать? Идёшь себе, ну и иди!
— Невежливый ты, — процедил сквозь зубы Витязь, ощупывая пазуху. Нет, одежда на нём нынешняя, грамоты нет, конечно, да Бог с ней, — я тоже человек служивый, при Великом Кнезе Володе, по особым делам.
— Говорить-то всяко можно. Грамотку покажь!
— Ну, ты своей тоже не кажешь обходишься как-то. А форма и на беглых бывает, — ему уже смертельно надоело это препирательство. Тем более, такое впечатление, что этот умник ещё и нарочно время тянет, подмоги ждёт, что ли? — ладно, коли добром не желаешь…
Он не договорил. У стража сдали нервы, меч его визгом вылетел из ножен. Умел, стервец! Оружия с собой не было, да не впервой… Витязь, следуя за его ударом, умело вплёлся в движение тела. Уж что-что, а «прилипающие руки»[74] у него всегда отлично получались. Плотно захватив пальцы врага с череном меча, он жёстко ткнул его основанием другой руки под подбородок. Меч остался в руке, а Стражник кубарем откатился на несколько шагов, пружинисто вскочил, метая взглядом громы и молнии, выхватил длинный кинжал, сделал шаг навстречу.
— Шёл бы ты себе, добрый человек, — смиренно сказал Акела и меч в его руке описал два гудящих полукруга, — али мыслишь, корешки лесные снизу поохранять некому? Второй раз не пожалею.
На лице врага, как в калейдоскопе, менялись злоба, страх, оттенок какого-то раздумья…
— Ну! — поторопил его Витязь.
— Как звать тебя, витязь? Кого мне назвать, перед кнезом стоя?
— Скажи «Акела». А ежели у твоего «кнеза», — он иронически выделил голосом это слово, — вопросы какие появятся, пусть спросит Великого Кнеза Волода. Или боярина Ставра, на худой конец — Главного Воеводу Барса. Уж они ему разъяснят, будь благонадёжен. А теперь ступай себе, молодец.
— Может, отдашь меч?
— Может, ещё в бане спинку потереть?
Стражник дёрнул щекой, но молча пошёл прочь. Витязь повернулся к женщине. Она, прижимая корзинку с грудняшкой, подхваченной ею при первом шаге стражника в сторону Акелы, смотрела ему прямо в глаза, лицо её сияло.
— Мальчишка? — неловко спросил Акела, не зная, что сказать. Она доверчиво протянула ему корзинку. Он заглянул внутрь — там действительно улыбался и дрыгал голыми пятками очень симпатичный мальчик. Встретив взгляд Витязя, он разулыбался ещё больше, показывая свои первые проклюнувшиеся зубки, и ещё быстрее засучил ножками, прогнулся в спине и загукал от избытка чувств.
