Макс перелистал свежие газеты. В них еще ничего не сообщалось о гибели Бартона, но прошла информация о находке двух хрономаяков в окрестностях Брянска. Краткое сообщение Химмеля породило массу противоречивых мнений о судьбе экспедиции. Большинство репортеров рисовали мрачную картину: в прошлом случилась трагедия, и Химмель навсегда остался пленником времени.
Хорн со злостью скомкал газеты и бросил их в соседнее кресло. Внизу, за стеклом иллюминатора, показались парижские предместья. Сена была серо-фиолетовой от скопившихся в ней канцерогенов…
Первым, кого увидел доктор, сойдя по трапу на землю, был вездесущий эксперт ССВ. Макс сразу заметил перемену, происшедшую с Лозовски: на висках заблестела внезапная седина, брови угрюмо сдвинуты, губы поджаты.
— Что-то случилось? — участливо спросил Хорн.
Майкл кивнул, пожевал губами.
— Линда погибла. Ей было только двадцать, и я любил ее!
— Сочувствую…
— Она хотела перехитрить Службу Безопасности. У нее почти получилось.
— Я сейчас в «Ритц». Вы со мной?
— Нет. У меня еще дела.
— Вернетесь к себе — непременно передайте своему шефу, что Хорн подавлен и готов исполнить любое предписание свыше. Сегодня буду рушить то, что так долго строил и так ревностно защищал. Я не хочу новых жертв, тем более, сам не хочу становиться жертвой. Я побежден и сдаюсь на милость победителя. Так и передайте…. Но все-таки она вертится!
— Вашей иронии можно позавидовать!
— Честно говоря, не знаю, под каким соусом подать решение о завершении программы Хроноразведки, какие найти аргументы.
— Придется опираться на косвенные данные, апеллировать не к здравому смыслу, а к фантазийной области подсознания. Нарисуйте мрачную картину всепожирающего средневековья, заострите внимание на нелепой гибели Бартона. Подайте это как факт неизбежной инерции времени, мести самой природы за поспешное и необдуманное решение. Больше кайтесь, ругайте только себя, и тогда вас оставят в покое. Если вы все сделаете правильно, возможно, мне не придется больше посещать ваше смутное время.
— Нормальное время, не хуже вашего, — вдруг обиделся Хорн.
— Ладно, пусть будет нормальное, — чуть улыбнулся Лозовски. — Поезжайте в «Ритц», желаю удачи!
— А вы, Майкл?
— Я намерен найти вашего хронопилота. Может, удастся спасти его. Во всяком случае, я должен сделать для него то же, что сделала Линда для Бартона…. Или немного больше.
Эксперимент. 22 июля 1947 года, вторник
В лесу было сыро и прохладно. Невидимое за деревьями солнце рассыпало розово-золотые блики по изрытой траншеями поляне. Возможно, совсем недавно здесь был последний форпост брянских партизан.
Гордеев лежал на боку на росистой траве и на все лады проклинал судьбу и злой свой язык. Резкая боль в правой ноге не позволяла подняться. Единственное, что он успел сделать с тех пор, как неловко упал и повредил ногу, так это только погасить парашют и обрезать стропы. Собирать пятнистый шелк и как-то маскировать его не было ни сил, ни желания. Парашют стелился по траве, висел на кустах, полоскался на ветру. Когда Гордеев начинал думать о дальнейшей своей судьбе, к горлу нежданно подкатывал горький комок, а глаза начинало щипать. До ужаса ему было жаль нелепого злоязыкого клоуна, возомнившего себя диверсантом. Ну, какой теперь из него вояка?!
Гордеев сознавал, что, потеряв возможность быстро передвигаться, он стал похож на живую мишень. Противная жалость к самому себе и сознание безысходности давили все попытки смятенного разума найти единственно верное решение.
Гордеев вспоминал свои слова, сказанные перед самым отлетом: «Лететь к немцам в тыл я не боюсь!» Оказывается, это была бессмысленная бравада. На деле все оказалось намного сложней и мрачней. Если его возьмут в плен, то ни форма, ни хорошее знание немецкого не спасут. Выдать себя за эсэсовца не удастся: его обязательно спросят, в какой части служит, как здесь оказался, какое задание выполнял. А на эти вопросы Гордеев отвечать был не готов. Никакой легенды у него не было.
Морщась от боли, ученый освободился от ранца, снял автомат, вынул из кобуры «парабеллум» и некоторое время занимался осмотром оружия. Разрядив пистолет, несколько раз оттянул затвор и спустил курок. Потом стал заниматься со «шмайссером», попробовал, насколько быстро сможет менять магазины. Работа с оружием немного успокоила и отвлекла от мрачных мыслей. Внезапно Гордеев понял, что подсознательно готовит себя к предстоящему бою. Если здесь появятся немцы, он станет отстреливаться до последнего патрона, но живым в руки врага не дастся. Наступил такой момент в его жизни, что героизм требуется уже от него, Гордеева Олега Осиповича, инженера-неудачника.
Справа захрустел валежник, послышались тяжелые шаги и натужный кашель. Гордеев схватился за автомат, полуобернулся, готовый открыть огонь, и тут увидел вышедшего на поляну сержанта Дегтева.
— Вот уж кого не чаял встретить, — проворчал сержант. — Жив, значит, ракетчик, елки-палки? Что с тобой?
— Накаркал — ногу сломал. Идти не могу. Хреново.
— Эк, угораздило тебя! Да и мне не повезло: на сук напоролся.
Только сейчас Гордеев заметил, что комбинезон на боку сержанта набух от крови.
— Да ты ранен! — догадался он. — Тебе перевязка нужна!
Дегтев тяжело вздохнул.
— Ну, положим, не ранен, а так…. Царапнуло. А ты, физик, глазастый…. Однако долго рассиживаться нам тут не след. Сейчас тебе шинку наложим и поковыляем, — Дегтев стал озираться по сторонам, выискивая подходящую ветку.
— Брось, не стоит! — остановил его ученый. — Я и так для группы — ноль, обуза, а теперь втройне. Обойдется майор и без меня. Я решил остаться здесь.
— Нельзя оставаться! В километре немцы — лес прочесывают. Собаки у них!
— Вот и двигай, а я фрицев сколько смогу, задержу. Один ты еще оторвешься, а если меня потащишь — погибнем оба! Так что уходи.
— Черта с два ты их задержишь! Стрелять-то, как следует, не умеешь.
В это время оба услышали приглушенный отдаленный лай собак.
— Слыхал?! Такое впечатление, что ждали нас, елки-палки, — Дегтев плюнул с досады. — Четыре псины у них, здоровые, злые, должно быть! Как ни крути, а придется мне с тобой оставаться!
— Оставайся, — кивнул головой Гордеев. — Авось, вместе отобьемся?! Сколько там фашистов-то?
— Да ерунда, — улыбнулся Дегтев. — До взвода, не больше.
— До взвода? — присвистнул Гордеев. — Хреново.
— Не дрейфь! Мы их пополам поделим: половина — тебе, половина — мне. Они вон оттуда пойдут, — сержант показал направо. — Вон в том ельнике мы и схоронимся, там позиция удобная. Надо нам с тобой туда переползти. Сможешь? Или помочь?
— Смогу.
В ельнике оказалась неглубокая траншея, удобная для двоих. Дегтев еще немного подправил ее саперной лопатой и стал выкладывать содержимое своего ранца на рыхлую влажную землю. Справа от себя положил «шмайссер» и две «лимонки», слева — «парабеллум» и запасные обоймы к пистолету и автомату. Потом достал плитку шоколада и объяснил, оборачиваясь к физику:
— Консервов не люблю, а шоколад уважаю. Съем сейчас. Потом, может, и не захочется. Да ты устраивайся поудобнее, как дома. А под ногу давай я тебе лапника подложу, помягче будет.
— Слышишь, совсем близко лают! — заметил Гордеев, мысли которого уже были в предстоящем бою. — Сейчас появятся!
— Патроны экономь, стреляй только наверняка, подпускай гадов ближе!
Из чащи на прогалину выскочили четыре огромные черные овчарки. Следом показались их проводники и два офицера в черных мундирах. Собаки почуяли людей и рванулись к ельнику, отпущенные проводниками. Они помчались громадными прыжками, в глазах их горело бешенство.
— Псин бей из «парабелла»! — крикнул Дегтев. — Близко не подпускай: вцепятся — хана.
Гордеев кивнул и стал медленно прицеливаться, щуря левый глаз. Наконец он выстрелил, но промахнулся. Дегтев, отличный стрелок, двумя выстрелами положил двух овчарок, третью убил почти не целясь, когда та была готова наброситься на ученого. Четвертая овчарка все же успела вскочить сержанту на спину, стараясь добраться до шеи, но Дегтев умело сбросил собаку, придавил ее тяжестью своего тела и несколько раз ткнул ей под ребра ножом, вытащенным из-за голенища сапога. Гордеев, молча наблюдавший эту сцену, отвернулся и стал целиться в приблизившихся эсэсовцев, поливавших ельник свинцом.
— Теперь брось пистолет, бей с автомата! — прикрикнул на него сержант. — Да очереди покороче! Делай, как я!
С этими словами Дегтев выпустил три коротких очереди в набегавших немцев. Один солдат сразу покатился по земле, офицер в темной шинели схватился рукой за шею и поспешил укрыться за деревом. Но подходили свежие силы. Дегтев насчитал больше двадцати эсэсовцев. Они растягивались в линию, окружая то место, где залегли парашютисты. Прячась за деревьями, обменивались мнениями, как лучше и быстрее расправиться с русскими.
