был старый полковник прямиком из Вашингтона. Одетый максимально легко, он все равно обливался потом и задыхался от жары. «Полковник с интересом осмотрел отделения…», так написали в газетах на родине. Ага, с интересом. Уинтерс стоял во главе самого дальнего отделения и даже оттуда видел этот «интерес». Старческая, морщинистая, ссохшаяся морда выражала что угодно, но не интерес. Лёгкий гнев, усталость, скуку, но не заинтересованность. Старик был одет в бежевую форму с коротким рукавом, на плечах- погоны. Неизвестно, что блистало ярче, его Медаль Почета, или черные ботинки, натертые, как и плац, до кристального блеска. Глаза скрыты «авиаторами», на голове фуражка соответствующего звания. За полковником, волнуясь как школьники на экзамене, плелось командование: командир роты, лейтенанты и сержанты. Военные журналисты опаздывали.
Полковник принялся рассматривать отделения, не в силах до чего либо докопаться (ещё бы, командир роты и майор батальона чуть ли не самолично стригли и брили морпехов). Бойцы стояли смирно, кажется они даже дышали в один ритм, беспокоится было не о чем. Но был один нюанс, который всем был настолько привычен, что про него никто не подумал. Капрал Уинтерс носил на шее два жетона. «К. Уинтерс» и «С. Уинтерс». Причем носил он их на шее, а не в ботинке, как это делали многие и как учили «зелёных». История с пленом и возвращением на службу вызывала исключительно уважение и никто не обращал внимание на такую мелочь как два жетона. Обычные рядовые что только не вытворяли со своими касками, а тут всего то жетон. Это стало такой мелочью, что либо никто не замечал второго жетона, либо воспринимал его как один, настолько всем было все равно на эту… черт, даже слово «странность» здесь будет слишком сильным. Короче, второй жетон ни для кого кроме капрала Уинтерса не существовал. Но в тот день существование этого жетона заметил ещё один человек. Важная шишка.
Размеренно идя по плацу, пристально всматриваясь в строгие и безэмоциональные профили бойцов, полковник со свитой дошли до отделения Уинтерса. Морпехи стояли смирно, как оловянные, не дыша и не моргая, будто по-настоящему стали игрушечными солдатиками. Уинтерс стоял впереди шеренги как командир отделения. Недоумевающий, пронзительный взгляд острым лучом выполз из под очков, которые полковник убрал в нагрудный карман. Свита побелела от страха.
– А это что здесь?– Дряхлые пальцы цепко схватились за жетоны на груди Уинтерса.– Почему два? Снять, сейчас же.– Голос, не смотря на возраст, был силен, требователен и властен. Ни намека на слабость.
– Никак нет, сэр.– Лицо Уинтерса оставалось таким же каменным, чего не скажешь о полковнике. Оно исказилось в смешной гримасе замешательства и возмущения, будто он услышал что-то одновременно тупое, смешное и странное.
– Это приказ, капрал…– Полковник не договорил, к нему на ватных ногах подбежал командир роты, начав что-то шептать ему на ухо. Теперь удивление и раскаяние захватило контроль над его лицевыми мышцами. Извинившись, он отдал честь капралу, Уинтерс ответил тем же и полковника повели смотреть идеально вылизанные казармы….
Грунт плавно перешёл в бетон. За слоем серой толщины проходила электропроводка, питающая тусклые лампы накаливания. Подземелье было однотипным. Серый бетон, спертый воздух, теснота гидравлического пресса, тусклое, болезненно-оранжевое освещение (когда взглянешь на солнце, потом закрываешь глаза и пальцами чуть-чуть нажимаешь на них). В общем, определено не то место, которое вызывает восторг или радость, но что оно могло вызвать, так это удивление. Вентиляционные каналы очистки воздуха, вместо привычных полых внутри стеблей бамбука, идущих с поверхности. Очистные агрегаты были утоплены в бетонные стены, а на их крышках значились русские аббревиатуры. Подозрения, что это не простое партизанское укрытие стали расти, так же как вонь в занятой морпехами казарме. Комплект формы насквозь провонял потом и покрылся грязевой коркой. В таких случаях обычно вызывали вертушку снабжения со всем необходимым. Но навряд ли Хьюи могли бы опустится на тридцать пять метров под землю. Вряд-ли Хьюи вообще пережили ядерные удары…. Затхлый смрад сочился из сортира, который по факту был просто ямой, где-то во тьме тоннеля и каждый поход по нужде был истинным испытанием духа и мужества.
К отделению Уинтерса присоединились остатки второго отделения, под командованием сержанта Бэкона. С ним было три боеспособных морпеха, вместе с О'Нилом, Хадсоном и Мэтьюзом, и четверо раненных. Им крепко досталось от узкоглазых, а попав на первый уровень подземелий трое ребят угодили в ловушки с кольями. Что случилось с Гаррисоном, Уильямсоном, с третьим отделением, с «дельта 1-2» и «дельта 1-3» неизвестно. По старшинству, командование перешло сержанту. Итого осталось пятнадцать боеспособных морпехов и четверо раненных. Отряд занял вышеупомянутую казарму, лазарет и склад медикаментов. Ещё одна капля в озеро подозрений: откуда у узкоглазых антибиотики и обезболивающее? Так же под контроль, в ходе ожесточенных перестрелок, морпехам перешли тоннели вблизи помещений вглубь до пятидесяти-шестидесяти метров. К стандартному арсеналу отделения добавилось трофейное советское и французское оружие. Ещё бойцам сержанта удалось протащить с собой зловещий контейнер цвета хаки, который Бэкон запретил использовать без веской причины. Газовые гранаты Филипса хранили рядом с контейнером, тоже запретив их использовать без необходимости.
Гораздо труднее было с едой. Личный паёк изъяли у каждого морпеха и ввели нормирование, выдавая еду только утром и вечером, в количестве одного брикета сублимированной тушёной курицы. Кофе или «кул эйд» можно было получить раз в неделю. Воду брали из колодца рядом с казармой, который тщательно проверили дозиметром, но сержант перестраховался и распорядился залить воду в каждую свободную ёмкость и забросить в них таблетки для очистки. На всякий пожарный случай. Еды, по самым смелым расчетам, хватило бы на месяц, так что абсолютно логичным решением сержанта было послать отряд морпехов на поиски припасов. Уэйд, Манчини и Бен стояли в карауле в дальнем от лазарета тоннеле, ожидая когда с разведки вернутся Поляк, О'Нил и Мэтьюз. Теперь эта троица часто будет сидеть в одном и том же тоннеле в карауле. Уэйд и Манчини поступили почти вместе и ещё в базовом лагере Бену поручили с ними нянчится.
Тоннель был завален деревянным мусором и грунтом. Сверху на эту баррикаду поставили М60, на который облокотился сонный и усталый Бен. Уэйд грел в алюминиевой банке кофе на куске С-4, мерно горящим под ней. Манчини вертел в руках трофейный АК-47, выданный ему за место М79, который особо не используешь под землёй.
– За папироску убил бы.– Тяжко вздохнув сказал Манчини, рассматривая газоотвод на автомате.
– У тебя же была пачка, я видел.– Ответил Уэйд, не спуская глаз с закипающей жижей в банке.
– Это последняя. Для особых случаев.– С досадой пояснил Манчини.– Это настоящий
