рассказы и сказал:
— Мы с тобой ещё хорошо отделались. А вообще тебе лучше на время уехать…
— Куда?? Зачем??
— Я спасаю самолюбие нашего ведомства, подожди, они сами тебя об этом
попросят…
— Это ты пустил версию, что я немецкий шпион?
— Нет! С какой это стати?! Это наверно, тот сумасшедший, который хотел пришить
мне дело об антисемитизме. Мне говорили, он неврастеник.
— О горе мне! — я обхватил голову руками. — Я — в чужой стране (да, в чужой!)
Никому я здесь не нужен, а контрразведка смотрит на меня, как кошка на сало.
— Не прибедняйся. В конце концов, что ты хотел в своем исключительном случае? В
этом и заключается горечь славы — она съедает человека. Моральный кодекс
строителя коммунизма учит не искать славы, ибо она тяжка.
— Наплевать мне и на кодекс, и на коммунизм!..
— Недальновидно, Вальдемар. Кто ты здесь? Никто. Ты — моя тень, фантом,
недоразумение, игра природы, если хочешь. Но я обязан нести ответственность за
самого себя. Ситуация вне моральных норм, но я делаю осознанный выбор… Нас все
равно рано или поздно поймали бы. Бытовая фантастика в стиле Кира Булычева —
сказка. Вспомни Лемма: до Земли долетит человек, то есть его документы.
— Лемм? Станислав Лем?!
— Да, Станислав Лемм (немецкий фантаст польского происхождения). По его роману
"Солярис" Тарковский снял фильм… А что ты так удивлен?..
— Я не могу себе представить Лема германизированным писателем. В 39 году ему
было восемнадцать… И о чем там?
— Действие происходит через несколько тысяч лет. Немец-психолог английского
происхождения Кельвин летит на исследовательскую станцию на планете Солярис (это
где-то в районе альфы Лебедя)…
— Можешь не продолжать… Что же делать?
— А знаешь что, когда меня вызовут в МГБ, я предложу им такой план: ты уезжаешь
на Украину к одному моему давнему другу, а тем временем…
— Меня удивляет либерализм данного ведомства.
— Да перестань ты паясничать! У тебя какие-то вурдалакские взгляды на жизнь. У
всякого ведомства бывают провалы в работе, да и ситуация неординарна. Быть
может, ты ещё понадобишься.
— Знаешь, с тех пор, как я взглянул на себя со стороны, так сказать, мне часто
бывало стыдно за себя самого.
— Ну знаешь! я тоже был весьма удивлен твоим вариантом моей биографии, да и
вашим вариантом истории вообще.
А за окном нарастали сумерки, обволакивая пространства чернильно-серой вязкостью
весенней ночи. Этот мир существовал реально, он существовал независимо от меня и
моих знаний о нем. А мое сознание все еще прерывало в состоянии солипсизма. Но я
нашел выход.
АВЕНТЮРА ДЕВЯТАЯ,
в которой меня спасает от сумасшествия маленькое дорожное приключение, и я
нахожу доказательство реальности моего существования.
Поэтому женщины всю свою жизнь остаются детьми.
А.Шопенгауэр.
Существует множество вариантов интеллектуального помешательства, даже весьма
экзотических. Помню, когда я только начинал учиться на первом курсе, один
студент сошел с ума из боязни потерять земное тяготение; он постоянно держался
за какие-либо закрепленные предметы, а вне дома ползал по земле, судорожно
хватаясь за пучки осенней травы: ему все казалось, что наш ничтожный по
космическим масштабам шарик не удержит его, и он унесется в мировое
пространство, где холод и нет кислорода.
Когда пятнадцатого мая я въезжал в городскую черту Москвы, смятение, царившее в
моем мыслительном пространстве, было сродни тому вихрю, который образуется в
голове человека, читающего сразу пятьдесят книг. В полупустом экспрессе я делил
свое купе со среднего возраста православным священником, едущим на какой-то
симпозиум в Сергиев Посад. По необъяснимой причине я всегда вызывал доверие у
этой категории людей, может быть, потому, что я вполне мог бы стать истым
священнослужителем, если бы не был навеки влюблен в исконную Природу,
обожествляемую моими белокурыми предками. Священник оказался ярым советистом:
— Никакие гонения на Церковь со стороны Советской Власти не сравнимы с тем
глумлением над православием, которое ожидало бы нас в России Керенского. Свобода
совести, видите ли, Вальдемар, есть неслыханное оскорбление Церкви, ибо она
ставит ее на одну доску с ересями. И мы понимаем, что в конечном счете
коммунисты ближе нам, православным, и душой и разумом, чем какие-нибудь пошлые
баптисты. Ведь многие революционеры вышли из духовных семей. А Сталин, вы же
знаете? учился в духовной семинарии. Вы знаете, что в 46 году он хотел
помазаться на царство?
— Да, я знаю…
— А то, что Сталин вернул нам браки, воскресенья, что он спас названия наших
русских городов, которые троцкисты в двадцатые годы хотели просто пронумеровать?
Да, да, называть по номерам!
— Я знаю это, да.
Священник был несколько удивлен моей осведомленностью.
— Сталин был консерватором, — продолжал я. — Идеалом государственного устройства
для него была Российская империя прошлого века. И вся его деятельность — это
неуклонная реставрация дореволюционных порядков.
— Да, скорее всего, вы правы, Вальдемар.
На перроне, как и в сороковые годы, проверяли документы. Комсомольская площадь,
где встречались приезжие из Казани, Ленинграда и Ярославля, была запружена
народом. Уже темнело, и я заторопился в недорогую привокзальную гостиницу. Я
бывал в Москве всего два раза в жизни, и мне не нравился этот город.
Стоя в длинной и малоподвижной очереди в регистраторскую в холле гостиницы, я
смотрел по телевизору юморину "Выбор Веры".
Вначале на эстраду вышел не то вавилонский маг, не то индусский махатма. Он
воскликнул:
— Кара-бурзу-бурзу! — и тут же пояснил. — Кто понял, тот познал шестую истину
третьего уровня.
Потом появился баптистский проповедник с дебильно-детским выражением лица:
— Дорогой друг, открой свое сердце Иисусу и купи акции Иисуса. Всем известно,
что акции такой великой компании, как "Дженерал моторс", дают прибыль не более
десяти процентов. Десяти процентов! Но я верю, дорогой брат, что акции Иисуса
дадут тебе прибыль в тысячу процентов! Подумай: тысяча процентов в Иисусе!
Последним шел под соответствующую мелодию раввин с куриными перьями в пейсах.
— Так это же Степка из Виленского юденблока! — крикнул кто-то из выборщиков. —
