будет студенткой, начнутся «лихие девяностые» и вся эта партийная идеология накроется медным тазом. Здесь, конечно, придётся корректировать, причем кардинально так. Затем аспирантура и защита как минимум кандидатской. Бедная Светка.
Мне Валеев тоже расписал профессиональный путь наверх, и Высшая партийная школа там фигурировала в обязательном порядке. Я невесело усмехнулась – тут хоть бы этот несчастный ВУЗ поскорее закончить, а то Валеев, судя по всему, из меня решил бигбосса вылепить всесоюзного масштаба. И основной его посыл был – на Москву.
Что же, как ни крути, а от Москвы отвертеться уже не получится.
И чем скорее я туда перееду – тем легче мне будет реализовать все валеевские планы. Я ему обещала. Значит, буду выполнять.
Тем более, что я таки успела пообщаться перед отъездом с Бэллой Владимировной, суровой дамой пенсионного возраста, которая хоть и ворчала, но, по приказу Быкова, подняла все нужные архивные документы. Оказалось, что да, в Красном Маяке действительно был такой парторг – Эдуард Борисович Беляев. Проработал он там меньше года, затем был переведен сперва в Рязанскую область, а оттуда, через четыре года – в Серпухов, Подмосковье. Значит, нужно будет заглянуть и туда, хоть издалека на реального папашку взглянуть. А лучше – пообщаться. Ведь лидочкина мать мне всё равно ничего не расскажет. Сейчас она укатила обратно в Красный Маяк, но я понимала, что новый виток противостояния ещё предстоит. И явно он не один будет. Жадные родственники не успокоятся, пока не отожмут у Лиды всё, что нажито непосильным трудом. Отсюда следует, что чем скорее мы свалим на Москву, подальше от тупой алчной лидочкиной родни – тем лучше.
Так что – Москва, жди! Я уже скоро.
Кисловодск мне сильно понравился. От вокзала простирались синие дали, тронутые осенней позолотой. И воздух. Он здесь был густой, насыщенный травами, свободой и первыми осенними туманами, стелющимися с гор. Его хотелось пить, такой он здесь был вкусный и светлый.
Я дышала этим целебным воздухом и не могла надышаться. Вздохнула так глубоко, что аж заболело в груди, и я потом долго не могла нормально выдохнуть.
Последние дни (да в принципе и всё время) у меня выдались трудными, морально трудными. А здесь, среди такого великолепия, я прямо отдыхала душой.
На старых улочках мягко звучала стеклянная симфоническая музыка. Она заполонила всё пространство города. Толпы отдыхающих ходили нарядные, тихие. Никто никуда не спешил. Люди чинно прогуливались по вековой брусчатке промеж огромных клумб с чайными розами и анютиными глазками, вокруг Нарзанной галереи, старинных зданий с витиеватой лепниной, слушали классические мелодии, которые очень уместны были именно в этом месте и в это время.
Когда не было скучных заседаний Комитета, я с удовольствием прогуливалась вместе с этими людьми, дышала пьянящим воздухом, маленькими глотками пила тёплый солоноватый нарзан, пробовала местные пироги с сыром, укропом и свекольной ботвой.
В эти минуты я была счастлива. Мне хотелось смеяться. Просто так, от избытка ощущений и чувств.
Прогуливаясь, я зашла в небольшой магазинчик, где продавали фарфоровую посуду, изготовленную где-то здесь, на местном заводике. Поддавшись порыву, я вдруг купила миленькую фарфоровую сахарницу с лиловыми фиалками и махровыми маргаритками. Почему-то подумалось, что такая вещица будет очень уместна в нашей будущей московской квартире.
Почти сразу я отыскала нужное место по заданию «опиюса». Это был санаторий имени Семашко, весь утопающий в вековых хвойных деревьях старого парка, старомодный, немного даже чопорный. Здесь я должна была встретиться с человеком по имени Михаил Евгеньевич Шац и забрать у него карточку. Это оказался такой же чинный консервативный старик в белом халате, прямой, словно проглотил аршин, но вполне бодрый и энергичный.
– Добрый день, Михаил Евгеньевич, – поприветствовала его я, – Я – Лидия Горшкова и меня прислал Лев Юрьевич Быков, забрать документы.
– Что-то не торопится ваш Быков, барышня, – чуть насмешливо проворчал Шац, склонил голову набок и сразу стал похож на большого шкодливого попугая в очках, – уже скоро все сроки выйдут.
– К сожалению, раньше он не мог, – попыталась выгородить «опиюса» я, сама не знаю, зачем.
– Возьмите, пожалуйста, Лидия Горшкова, – протянул он мне свёрток с карточкой.
Я забрала документы и, не удержавшись, спросила:
– А вы здесь доктор, да?
– И даже дважды, – хмыкнул Шац.
– В каком смысле? – не поняла сперва я.
– Доктор как врач и доктор медицинских наук, к вашим услугам.
– А по каким вы наукам? – спросила я из вежливости, для поддержания разговора. Так-то я уже намылилась уйти.
Ответ Шаца заставил меня передумать уходить так быстро:
– Моя специальность – неврология. У нас в санатории одно из главных направлений – заболевания нервной системы.
– А психическими болезнями вы не занимаетесь?
– Я таки профессор, член-корреспондент Академии наук, у меня широкий профиль, и под моим руководством защищают кандидатские и докторские в том числе и по психиатрии, если они сопутствующие с неврологией, – со скромным достоинством ответил Шац. – А что конкретно вас интересует?
– Да вот, даже не знаю… – замялась я.
– Смелее, барышня, – подбодрил меня профессор.
– Не знаю, как правильно это сказать…
– «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…», – процитировал Тютчева Шац. – Вы своими словами сформулируйте, Лидия, а я, если не пойму, задам уточняющий вопрос.
– Хорошо, – несмело кивнула я, сердце тревожно застучало, – а скажите, пожалуйста, в вашей практике не встречались случаи с одержимыми?
Шац несколько изумлённо посмотрел на меня, и я торопливо добавила:
– Читала недавно роман, французский, и там были описаны одержимые и как церковь изгоняла из них чужие души. Вот мне и любопытно стало.
– Такие случаи есть, и их немало, – кивнул своим мыслям доктор, – только диагнозы их по-другому называются.
– А скажите… такие болезни… они лечатся? Человек, который считает, что он одержим духами, он может вылечиться и стать нормальным?
Шац хмыкнул и вдруг выдал очередную цитату:
– «Наука движется вперед, лет через сто она поймет, что нужно есть, что нужно пить, что нужно жарить, что варить, и что настаивать на чем, но мы уж будем ни при чем…».
Я недоумённо взглянула на него, и он пояснил:
– Конечно лечится.
Мы еще немного побеседовали на эту тему, и я вышла от него вполне довольная: он подтвердил мои мысли по поводу того, что когда Лида, будучи одержима душой той якутки, попала в психушку и её там полностью вылечили. Но вот куда подевалась душа якутки – вопрос.
Ну да ладно, с этим я ещё потом разберусь.
А Шац мне так-то понравился.
И вот я снова сидела в покачивающемся под мерный перестук колёс вагоне и
