сидели не с диссидентом, что по «пятому» ведомству Бобкова проходит, а с профессиональным террористом, «чистильщиком», который к «старым» мозгам получил вторую молодость. Да, кстати, это коронный удар «седого», он редко кого ему обучает в Бал… ну это неважно где, главное, что этот прием много раз меня спасал.
— Да что уж там, на пенсию пора, своего не признал. То-то взгляд мне странно знакомым показался, — голос Цвигуна совершенно изменился, генерал сам поднялся, потирая плечо. Зато теперь посмотрел с нескрываемым уважением, протянул руку со словами:
— Сам виноват, не с диссидентом встретился. Убить ведь мог, я даже не ожидал, что так рванешь.
— Хотел бы убить, убил бы — но зачем? Мы ведь не мальчишки с тобой, «разменяли» седьмой десяток, но я на год постарше. Ты генерал, я вернулся к мирной жизни при капитализме, стал профессором, кафедрой руководил.
— Семен Кузьмич, поверьте, но это так и обстоит. Знает сей «юноша» столько, что заведующий кафедрой готов его хоть сейчас преподавателем взять, — негромко произнес Романов, он совершенно спокойно наблюдал за ходом событий, казалось, что его немало забавляло происходящее.
— За Эльзу прости — сам понимать должен, что на «горло» брал. Нет, ну каков умелец, — Семен Кузьмич потер плечо и негромко попросил. — Ты чеку обратно вставь, мало ли что. И арсенал свой можешь забрать, на хрена он мне. Потом сдашь по описи, если не потребуется. И быть тебе генералом, как только новую биографию сделаем — такими кадрами нельзя разбрасываться. Ведь «просчитал» меня?
— Да понял, что проверку устроили, иначе бы охрана давно уже в кабинет вломилась…
— В магазинах все по карточкам, на полках шаром покати. А в газетах чуть ли не каждый день публикуют фотографии огромных куч испорченной колбасы. Как вы думаете, какова была реакция озлобленного такой «перестройкой» народа?!
— И гадать нечего — саботаж! За такие вещи к стенке ставить надо! Чтоб другим неповадно было!
Павел посмотрел на Цвигуна — в том клокотало бешенство. А вот Романов сидел совершенно спокойно, только хмурился. Они сидели за столиком, вагон чуть покачивался, грохоча на рельсах. И пили чай из стаканов в мельхиоровых подстаканниках — к коньяку никто не притрагивался, не до него было, да и не брал алкоголь.
— Кого ставить, Семен Кузьмич? Это же партийная номенклатура! Причем подобные вещи шли повсеместно, везде и с завидной регулярностью, чтобы народную ненависть обратить не против правящих товарищей, каждый день расписывающихся в собственной никчемности, а на саму систему того социализма, который во всех газетах во всеуслышание именовали «казарменным», и даже хлеще — «людоедским»!
Павел закурил сигарету, обвел взглядом роскошный по советским меркам «люкс». На большом диване сидели Романов и Цвигун, он напротив них на маленьком диванчике. Весь угол занимал большой шкаф для вещей, рядом с которым находилась дверь в персональную уборную. На полу ковер, на окне фирменная занавеска — все убранство строго выдержано в темно-алых тонах, как и сам вагон внутри и снаружи. Да оно и понятно, ведь они ехали на знаменитой «Красной стреле», причем в вагоне «люкс», где имелось всего четыре купе на восемь человек.
Сейчас «пассажиров» ехало всего трое — каждый занимал свой номер, а четвертый был занят отдыхающей сменой охраны. Крепкие парни заняли оба тамбура, и весьма вероятно находились и в соседнем вагоне. Две миловидные проводницы, из «доверенных», тут и гадать не приходилось, по звонку приходили моментально, приносили чай. А до этого накормили поздним ужином — из всяческих разносолов, которых даже в эстонских магазинах не встретишь днем с огнем, как говорится.
— Вот так заканчивалась, не к ночи будь упомянутая, «перестройка», начатая с благими намерениями…
— Всем известно, куда вымощена дорога из этих самых «благих намерений», — усмехнулся 1-й секретарь ленинградского обкома, меланхолично помешивая ложечкой в стакане, хотя сахар там давно растворился.
— А иначе никак, система прогнила. И это не первый раз, — Павел скривил губы. — В начале двадцатых годов «примазавшихся» выперли, потом после НЭПа, когда масса партийцев сплелась с мелкими буржуями, и почувствовала себя настоящими феодальными князьками. Последних придавили в тридцать седьмом году. Хотя масса невинного народа под «раздачу» попала во времена «ежовщины». После войны, сами понимаете, дела уже фабриковать стали, имею в виду Вознесенского и Кузнецова…
— Павел Иванович, лучше сего вопроса не касаться — там много чего такого осталось… непонятного, скажем так.
— А чего непонятного то — если нет многопартийности, то в единственной правящей партии начинается внутренняя грызня. Борьба за единоличную власть всегда будет, как не прикрывай ее принципами коллегиальности. А поведение вождей тут как у кукушонка в гнезде, который всех остальных птенцов выталкивает наружу. Примеров масса — в союзе с Зиновьевым и Каменевым, Сталин покончил с Троцким. И привлек на свою сторону Бухарина, чтобы со «сладкой парочкой», что в октябре семнадцатого выдала Керенскому план большевицкого переворота, покончить. А затем «зачистил» вместе с Николаем Ивановичем всех «бухаринцев», не хрен им под ногами путаться, — Павел посмотрел на окаменевшие лица собеседников и продолжил говорить в той же язвительной манере:
— Хрущев делал также, «копая» под Сталина. С помощью Аббакумова расправился с «ленинградцами», причем Жданов как нельзя вовремя, кстати, помер, и опять же — при странных обстоятельствах. Как и сам Иосиф Виссарионович, которого отравили убойной дозой яда иностранного происхождения — уж больно вождь мешал партийным товарищам, что монополизировали власть. И очень не хотели над собою контроля, а тем более очередной «чистки», видимо имелись на то причины…
Романов и Цвигун переглянулись — да оно и понятно, в друзьях они никогда не числились у историков, а тут стали невольными участниками самой натуральной крамолы. Но сейчас они уже были связаны общими тайнами, а тут уже никуда не денешься. И чем больше будет круг вовлеченных в нее, тем лучше — как от камня, брошенного в пруд с затхлой водой, всегда разойдутся круги в разные стороны.
— Дальше все просто. В союзе с Маленковым и Булганиным убрали «английского шпиона» Берию. Что подобно таким же шпионам и негодяям Ягоде и Ежову тайком пробрался в органы, будто не были они все поставлены на этот пост ЦК, — Павел усмехнулся, глядя в глаза Цвигуна, и продолжил говорить дальше, смакуя каждое слово:
— Никита Сергеевич в союзе с Жуковым убрал всю «четверку» сталинцев и «примкнувшего» к ним Шепилова, а дальше задвинул самого маршала — ведь победитель должен остаться один на сияющем олимпе. А потом все снова произошло по «накатанной дорожке» — товарища Хрущева, который, кстати совсем не
