Еще дважды успеваю выстрелить, причем один раз мимо. Уже понимаю, что выстрелить не успеваю, начинаю отступление, именуемое бегом, подзывая собак. Оторвавшись метров на пятьдесят, останавливаюсь и снова стреляю – минус один. Трое упорно бегут, делаю еще один выстрел – и снова мимо. Бросив лук, вытаскиваю мачете:
– Айра, Ника, фас! – словно подкинутые пружиной, обе собаки взлетают, чтобы наброситься на дикарей. Я уклоняюсь в сторону, мой дикарь проваливается, и я бью его мачете по открытой правой подвздошной области, успевая заметить, как раскрылись края широкой раны. Мне некогда смотреть на него, рубанув по шее дикаря, в которого вцепилась Айра, спешу к Нике, которой достался просто огромный косматый дикарь.
Вооруженный длинной дубиной, он пытается достать собаку, но Ника увертывается, выцеливая незащищенное место. Забегаю со спины и бью рубящим ударом по левому плечу, перерубая ключицу. Несмотря на страшную рану, дикарь успевает попасть мне по бедру дубиной. Боль адская, это он еще ударил с неустойчивого положения. Осторожно нагружаю ногу, стоять могу, ходить тоже, но каждое движение отдается болью в ноге. Прямо на глазах по передней поверхности левого бедра вздувается шишка с багровым следом.
«Приплыли, это разрыв или тяжелый ушиб, сейчас мышца отечет, и хрен я смогу идти, не то, что бежать», – хочется матюгаться за свою неповоротливость, из-за которой получил травму.
Группа из двадцати преследователей примерно в трехстах метрах: идут быстро, но не бегут. Остановились у места первого боя, где мне пришлось оставить свою Боню, наверное, разглядывают собаку. У меня с собой три стрелы, пистолет с тремя патронами и мачете. И две верные собаки, и трусливая кобыла Бима, которая сейчас пасется в полукилометре от меня в сторону Плажа.
– Айра, Ника, пошли, – ковыляю в сторону кобылы, пока преследователи заняты созерцанием картины боя у края солончака. Мне удалось проковылять метров сто, прежде чем дикари возобновили погоню. Им до меня примерно столько же, сколько мне до Бимы. Прошагав еще метров сто, убеждаюсь, что меня нагонят раньше, чем я дойду до лошади.
– Бима, ко мне, – кобыла подняла голову и снова начала пастись.
– Бима, скотина, мать твою, давай дергай сюда!– кричу, ковыляя сквозь боль в ноге. На этот раз Бима поскакала в мою сторону. Но останавливается в пятидесяти метрах, фыркая, смотрит поверх меня в сторону дикарей.
– Бима, Бимушка, давай ко мне, – ласковым голосом прошу, оглядываясь. Расстояние между нами сокращается, дикари ускорились, увидев, что я хромаю. Бима дает взять повод, преодолевая адскую боль, с трудом вскарабкиваюсь на лошадь. Самое время, дистанция сократилась до ста метров, и дикари уже на ходу готовят свои копьеметалки.
– Трогай, Бима, Айра, Ника, за мной, – рысью начинаю удаляться от дикарей. Те останавливаются, понимая, что меня не догнать, затем разворачиваются обратно. Придерживаю Биму, переводя на шаг, его силы надо экономить, я сам идти не смогу. Пока медленно возвращаемся назад, пытаюсь проанализировать увиденное.
Костров было много, я видел часть бухты, но там горело не меньше десяти костров, сам огонь я не видел, но дым поднимался примерно в десяти местах. Внутренняя часть бухты была скрыта от моих глаз, вероятно там тоже столько костров. Что это значит? Это значит, что один костер – это от двух до пяти мужчин-воинов. Примерно такой расклад был в моем племени. Если учесть детей и женщин, племя или несколько племен, находившихся в бухте, не сильно уступают нам в численности.
Копья они бросают точно и далеко, в Боню попали примерно с семидесяти метров, причем дважды. Мои воины копья бросают, наверное, хуже, но у нас есть лучники и есть выучка. Как-то после смотра тренировок я пришел к выводу, что даже пятикратно превосходящий по численности противник для нас не помеха. Сейчас я в этом не был так уверен, увидев вблизи чернокожих дикарей. Тот, что ударил меня дубинкой, был здоровее Лара, а сколько таких здоровяков среди черных?
Я наткнулся на племя в бухте, всего в полутора днях неспешного пути. Значит Литани они форсировали или обошли ее в горах, где глубина не такая. А сколько еще таких племен прошли реку? Одно, два, пять? Если засуха продлится еще несколько месяцев, сколько гонимых жаждой племен потянется через обмелевшую реку?
Я остановил Бимы и, кряхтя, слез на землю, нельзя его загонять. Погони нет, можно дать лошади отдохнуть и продолжить путь. Попробовал идти, опираясь на лошадь, но ходьба давалась с трудом. Через полчаса продолжил путь, уже около источника встретил Бара, Лара и Рага в сопровождении пятерки лучников и десятка копейщиков. Прикинул, что они преодолели практически тридцать километров, и удивился скорости.
Потерю Бони воины приняли с мрачными лицами: собак любили и баловали. С их появлением в лагере пропали крупные грызуны, которые уничтожали наши посевы ячменя. Мыши остались, но кошек я пока не видел, а как по-иному бороться с мышами просто не знал. Лар вырубил несколько прочных ветвей из кустарника в оазисе, накидал поперечных веток и накрыл моей шкурой с Биму. Осторожно положил меня на импровизированные носилки, и мы тронулись в путь.
В Плаж мы попали только ночью, как только меня внесли в дом, дал задание Лару удвоить секреты на рву и провести всеобщую мобилизацию с утра. Туго забинтовал ногу, осторожно ступил, перенося на нее вес: было больно, но куда меньше, чем раньше. Даже ковылять получилось, значит речь только о ушибе. Сейчас меня занимало другое: численность врага и вероятность прихода дополнительных сил противника из-за реки.
Пытался снова проанализировать наши сильные и слабые стороны: у нас превосходство во всем, мы умнее, многочисленнее, есть выучка и тренированность, и мы защищены ландшафтом. С одной стороны море, две стороны прикрывает горная цепь и впереди ров, глубиной от двух до трех метров. По рву три укрепленные допотопные крепости. Но почему меня это не успокаивает? Почему чувствую себя так неуютно?
Ответ на этот вопрос пришел сам по себе, во время завтрака, когда за столом собралась вся моя семья. Семья, переживание за моих женщин и детей, делает меня слабым и неуверенным. Боязнь, что они могут попасть в руки жестоких дикарей. Обе мои жены уже знают о грозящей опасности, но ведут себя по-разному. Нел спокойна, убирается на столе, она уже видела меня в действии, ее уверенность в исходе непоколебима.
Миа рвется в бой, воительница хренова, словно вся радость убивать и быть убитым. Мал растет как сирота, ни мне, ни ей не до него. Только Нел и смотрит за ним, которая снова беременна. Как ни старался этого избежать, и прерывая акт, и подбирая дни, все равно забеременела, и радость ее была искренней. А мне только детского сада не хватало для полного счастья. Понятно, что каменный век, но детей все равно надо поставить на ноги. Смотря на Миху, которого практически достал Мал, мне становится ясно, что Миха скорее будет изобретателем, чем воином, в отличие от Мала.
«Сделаю его хроником нашего рода и племени Рус», – мысль, возникшая при виде старшего сына, интересная, пусть ведет летопись и аккумулирует знания. Без письменности и умения хранить знания племя быстро скатится в каменный век, из которого я его пытаюсь вырвать. «А вот Мал, – мой взгляд падает на младшего сына, – типичный забияка и крупный для своего возраста, из него получится военный».
Приходит Лар с докладом, что все воины поставлены под копья, а Гау своих лучников тоже мобилизовал и отправил десять человек ко рву. Хороших лучников у меня тридцать, но только Гау и Маа могут считаться снайперами. Попросил позвать Хада, надо проверить, насколько отстоялась вода в колодцах и как идут дела у Рама, который из руды выплавляет свинец. Второй металл, который плавился спустя время после плавления свинца, наверное, был цинк. К такому выводу я пришел после мучительно долгих воспоминаний с курса школьной химии и курса неорганической химии.
Когда Хад пришел, я уже успел обдумать предстоящую стратегию боя: когда враг подойдет, показать ему малочисленные силы и дать пойти на штурм. Пусть полезет в ров. Тогда прямо с бруствера их будут копьями колоть копейщики, а лучники будут отстреливать тех, кто остался наверху и может метать копья.
