– Вы прекрасно говорите по-французски.
– Окончила Школу гостиничного хозяйства в Лозанне. Та к что научилась швейцарской точности. – Она говорит это так, словно насмехается над собой, затем бросает бармену: – Синдбад, please!
Это похоже на мяуканье. И в этом оранжевом закатном свете звучит почти непристойно. Мне чудится, будто я уже мертв.
Синдбад открывает очаровательный деревянный ларчик с отделениями, в каждом из которых лежит финик. Долго рассматривает их, выбирает три штуки и режет пополам. Его нож напоминает маленькую турецкую саблю. Маслянистая мякоть желто-коричневого цвета похожа не то на мед, не то на карамель. Моя соседка протягивает к разделочной доске тонкую изящную руку, берет половинку финика и подносит ко рту.
– «Тому, кто начнет свой день с семи фиников, не страшен ни яд, ни сглаз». Так говорил Пророк.
– А что он говорил по поводу мартини?
– Не кощунствуйте! – отвечает она, нахмурившись. – Даже если эта область неподвластна его владычеству… Спасибо, Синдбад! – добавляет она, принимая из его рук свой второй коктейль.
Синдбад надрезает гранат. В разрезе кожуры блестят пурпурные зерна. Течет рубиновый сок.
– Смотрите, как красиво!
Я поднимаю глаза: другой гранат, космического происхождения, обагряет своей кровью морской горизонт. Ким тянется к бокалу и нечаянно задевает мою руку. Я вздрагиваю.
– В отеле так пусто, – говорит она.
– Вас это огорчает?
– Нет. Сюда редко кто заглядывает. Кому придет в голову ехать в такую даль?! А вот вы… вы что намерены здесь делать? Я видела вашу карточку у портье. Вы бизнесмен?
– Вы читали мою карточку?
– Я читаю карточки всех наших клиентов.
Синдбад с улыбкой трясет свой шейкер. Затем выливает смесь в широкий конусообразный бокал из тончайшего стекла, который придвигает ко мне.
– И в чем же заключается ваш бизнес?
– Исламские финансы, – отвечаю я. И, желая замаскироваться получше, добавляю: – Я занимаюсь sukuk, вам это что-нибудь говорит?
Ее пренебрежительная гримаска, вероятно, означает: «Нет, и мне, честно говоря, не хочется об этом слушать». Она поднимает свой бокал:
– Ну, за ваш бизнес!
Мы чокаемся, и она подносит бокал к полным, чувственным губам. Я пробую коктейль. Он одновременно и горьковатый и сладкий – очень вкусно. И напоминаю себе: она наверняка встречала Пас.
– Значит, вы просматриваете карточки всех ваших клиентов… Ну и что же вам попалось на глаза… самое оригинальное?
Вокруг нас суетятся люди в голубых одеждах, они зажигают факелы, пламя колеблется под теплым бризом. Бар теперь выглядит как святилище. Я не вижу глаза моей соседки, только слышу позвякивание ее браслетов, когда она поднимает бокал.
– Несколько месяцев назад у нас останавливалась одна интересная гостья. Художница. Для нас это стало событием.
Она произносит это многозначительным тоном, с ноткой печали, и у меня начинает глухо биться сердце.
– Художница? Или фотограф?
Ким удивленно глядит на меня:
– Почему вы решили, что она фотограф?
– Ну… не знаю. Красота ваших закатов – она располагает к этому.
– Похоже, вас эта красота не волнует, – замечает она довольно огорченно.
– Напротив! Значит, она не была фотографом?
– Конечно, нет! Ни с какого краю! Она ненавидела фотографию. Всякий раз, когда готовилась к погружению с лодки, она запрещала себя снимать, словно пряталась от кого-то. Я даже подумала – уверяю вас, что говорю серьезно! – может, она беглянка, скрывается от правосудия или что-то в этом роде?
– Беглянка?
Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не выйти из образа беззаботного туриста, и вливаю в себя добрую половину коктейля.
– Да. Вам, наверное, покажется это нелепым, но мне пришла в голову именно такая мысль. Потому что она не только запрещала себя снимать, как будто не хотела быть узнанной, но и сама никогда не фотографировала. А ведь здесь кругом такая красота, и все увозят отсюда снимки как приятные воспоминания об отдыхе…
Воспоминания… Это слово больно уязвило меня. Значит, Пас от них отказалась? Решила стереть все до конца? Неужели она действительно больше не фотографировала? Я ничего не понимал. Может, речь идет совсем о другой женщине?
– А откуда она приехала?
– Она была испанкой.
– И вы сказали, что она художница?
– Да, она занималась живописью.
Может, я чем-то выдал себя? Ким проводит рукой по своей пышной гриве, облокачивается на стойку и внимательно смотрит на меня:
– Что с вами?
– Ничего.
– Вы неважно выглядите.
– Это от выпивки. Или от усталости.
– Ладно, я вас оставляю. – Ким отставляет бокал и делает движение, чтобы спуститься с высокого табурета.
Но я хватаю ее за руку и прижимаю к барной стойке. Этот жест приводит Ким в изумление. Я чувствую, как напряглись мускулы на ее руке, и говорю как можно спокойнее:
– Останьтесь, прошу вас. Я слегка переутомился, но это пройдет. Прошу вас.
Она колеблется. Наверное, ей здесь так же одиноко, как мне, потому что в конце концов она уступает и садится.
– Еще коктейль? – предлагает она.
– С удовольствием.
Синдбад отправляется за бутылкой мартини. Жалобная восточная мелодия, пронизанная свистящими звуками систров – так звучит трещотка гремучей змеи, – тихо струится в ночном мраке.
– Ее уже здесь нет?
Ким долго молчит.
– Пожалуй, можно сказать и так, – наконец отвечает она, и я слышу в ее голосе бесконечную усталость.
– Что вы хотите сказать?
– Она умерла.
Я притворяюсь удивленным:
– Вот как?!
– Однажды утром ее нашли на пляже, голую. Нет-нет, не подумайте ничего такого… Ее тело было нетронуто. Она утонула. Просто утонула. Расследование было не очень усердным, этого не понадобилось. Так было спокойнее для всех.
– Почему?
– Потому что это женщина, это иностранка, а местные жители, они… как бы точнее сказать… дикие люди. Да и для нашего курорта такие происшествия – не очень-то хорошая реклама.
– Просто скандальная!
Это вырывается у меня помимо воли. Мое нетерпение переросло в неосторожность. К счастью, она не замечает моей бестактности.
– Вы правы. А вот мне хотелось узнать побольше.
И она обращает ко мне прекрасные зеленые глаза. Пламя факелов позволяет в полной мере оценить их сияние.
– Значит, утонула… А вы ныряли вместе с ней?
Она кивает:
– Да, она обожала подводное плавание. Как только приехала, сразу же занялась им. Нужно сказать, что условия здесь идеальные. И я не понимаю, как это могло случиться. Она была такой… живой! Простите, мне не хотелось бы портить вам настроение, вы и так неважно выглядите. Сама не знаю, зачем я вам все это рассказываю.
