на Рудановск.
— А ему обязательно приспичит меня искать?
— Не исключаю. Пока ты живой и находишься на свободе — ты будешь для него потенциальным источником неприятностей.
— То есть, пока его самого не посадят или не убьют — покоя мне не будет?
— Верно. Вот почему нам понравился другой вариант, Жора, и мы выбрали именно его. Ты поедешь в Одессу! — торжествующе посмотрел он на меня.
— Что — опять командировка, как с Ростовом?
— Не совсем. Во-первых, ты поедешь туда не один, а вместе с женой…
— И Степановной!
— И Степановной, — согласился Трепалов.
— И где мы будем жить?
— С жильём вопрос практически решённый. Можно сказать, на мази. Товарищ Шор обещает помочь в этом.
Слушавший его с большим вниманием Осип кивнул.
— С дворцами пока туго — все заняты, но комната, а то и две в домике у моря найдутся. Фирма гарантирует.
— Ну, раз фирма гарантирует… — засмеялся я.
— Насчёт московской жилплощади не переживай, она остаётся за тобой, — порадовал меня Трепалов. — Теперь, во-вторых: в Одессе ты будешь жить под другой фамилией.
— Теперь ты мой троюродный брат из Могилёва — Гриша Бодров, — заявил Осип. — Мы решили так тебя назвать, чтобы ты меньше путался. Георгий — Гриша. Быстров — Бодров. Ну и с метками напряга не будет.
Я с сомнением поглядел на него.
— Что, думаешь между нами нет фамильного сходства? — догадался Осип.
— Угадал. Что-то не очень мы с тобой похожи, братишка.
— Мой родной братишка уже пятый год как в землю закопан, — вздохнул Шор.
— Его брат Натан служил в уголовном уголовном розыске, бандиты его убили средь белого дня — подошли и застрелили. Осип до сих пор переживает. Думает, что с ним перепутали.
— Я ведь их потом нашёл и наказал, — зло выдохнул Осип. — Брат ведь не только сыщиком был, он ещё и стихи писал. Анатолий Фиолетов. Слыхал про такого?
— Извини, Осип. Я поэзий не увлекаюсь. И за брата своего прими мои соболезнования.
— Всё в порядке, Жора… то есть, Гриша! — спохватился он. — Зато этим сволочам пришлось его стихи вслух всю ночь перед смертью читать.
Судя по спокойной реакции Трепалова, он вполне одобрял поступок Шора.
— И вот на него ты как раз и похож, — снова заговорил Осип. — Такой же приличный, интеллигентный и воспитанный. Только для полной конспирации придётся сделать тебе обрезание!
— Что⁈ — вскинулся я.
— Товарищ Шор шутит, — улыбнулся Трепалов. — Ни ты, ни твоя жена могут не переживать. У Осипа есть родственники и среди русских.
— С этим у меня полный порядок — сущий Интернационал! Какой только крови не смешалось! — кивнул Осип.
— Теперь что касается работы… Будешь заниматься тем же, чем занимаешься сейчас — Осип работает в одесском угро, он на хорошем счету у начальства и замолвит перед ним за тебя словечко. Продолжишь ловить преступников как и прежде. Что скажешь, Жора? Как тебе перспективы?
Я задумался. Действительно, из всех возможных вариантов этот был самый лучший. Мне не раз приходилось работать под прикрытием, если легенда хорошая — проблем не возникнет. Настя — умница, должна справиться. Про Степановну вообще молчу — при желании из неё вышел бы опер мирового класса.
Ещё мне нравилась идея, что не придётся заниматься тем, что мне не по душе. Если я что-то и умею хорошо делать, так это искать и вытаскивать на белый свет всяких гадёнышей. Я, наверное, создан для этого. И без любимой работы было бы уже не то.
А ещё я не был бы собой, если бы не искал везде второе дно.
— Это было в-третьих, Александр Максимович, но ведь есть что-то ещё? — пристально посмотрел я на Трепалова.
Он развёл руками.
— Я же говорил тебе, Осип — Быстров не такой как все. У него чуйка просто необыкновенная.
— Теперь вижу, Александр Максимович. Действительно, повезло мне с братишкой, пусть и троюродным, — шутливо произнёс Шор.
Его лицо вдруг стало серьёзным.
— Есть и в-четвёртых, Гриша. Из-за него я чуть было не уволился. Спасибо, товарищу Трепалову: он отговорил меня от такого решения. Задачка нам с тобой досталась сразу скажу — заковыристая. Даже не представляю с какого бока начать.
Трепалов и мой новый «родственник» уехали ближе к полуночи, оставив меня в глубокой задумчивости. То, о чём они мне рассказали — было мне не в диковинку, с чем-то похожим я уже сталкивался и, когда начинал службу в губернскому угро, и, когда возглавил милицию Рудановска. Вот только масштаб тогда был не такой. Поскромнее, что ли…
На сей раз похоже, что мне предстояло столкнуться с системой.
Жаль, слово «мафия» ещё не было в ходу и мои собеседники бы просто меня не поняли, если бы я его употребил. А ведь оно лучше всего характеризовало то, с чем мне предстояло побороться в Одессе и… выйти из этой схватки победителем, иначе просто нельзя.
Всю жизнь считал себя неплохим актёром, опер по долгу службы обязан иметь склонность к лицедейству, вот только любящее женское сердце обмануть нельзя.
— Милый, что тебя тревожит? — спросила Настя, когда за окнами стало совсем темно, мы оказались в постели, а сейчас отдыхали после бурных ласок.
— Ничего…
— Жора, не надо! Я понимаю: ты хочешь уберечь меня и Степановну, но я ведь твоя жена… Мы клялись быть вместе и в горе и в радости. Не хочешь говорить — не надо, я пойму тебя. Но вдруг, я могу тебе помочь?
Она легла мне на грудь. Наши глаза встретились.
Я понял, что люблю её безмерно, что у меня нет слов описать мои чувства, а может они и вовсе не созданы, не придуманы людьми.
При взгляде на Настю моя душа переворачивалась, взмывала вверх, я просто умирал от счастья, что нашёл её, свою половинку, и никогда и никому не отдам.
— Нам придётся на какое-то время уехать из Москвы…
— Далеко?
— В Одессу.
— Здорово! Я никогда там не была… В Одессе, наверное, очень тепло и красиво: солнце, море, корабли… — мечтательно произнесла Настя.
— Я тоже там не был, — признался я. — Но, думаю, нам понравится.
— Главное, чтобы ты был рядом. Мне с тобой везде хорошо!
Я ощутил новый прилив счастья после её слов. И вроде бы не мальчик далеко, как ни крути, но за плечами багаж в пять с лишним десятков лет, за это время успеваешь зачерстветь и душой и телом, но любовь — великое чувство. Она захватывает тебя с ног до головы, возрождает в тебе всё самое лучшее, окрыляет и дарит надежду.
Не в силах сдерживать порыв страсти, я впился в её губы поцелуем, потом перевернулся и подмял под себя.
— Мне тоже хорошо, когда ты со мной!
— Я знаю, — прошептала она, закрывая глаза.
Мы любили друг друга как сумасшедшие, не желая терять ни секунды, убегающего песочной струйкой времени. Я знал, что и завтра, и послезавтра и даже ещё неделю мы будем предоставлены только себе, никто нам не помешает — сборы в дорогу начнутся потом, но мне сейчас и целой жизни было бы мало, чтобы насладиться любимым, дорогим и самым прекрасным на свете человеком.
Короткая и бурная схватка, тихий стон, шелест влажных тел, горячие поцелуи… Потом обессиленные на какое-то время замирали, сжимая друг друга в объятиях и шепча все самые ласковые и нежные слова, которые приходили на ум.
Кто-то из нас не выдерживал, и всё повторялось снова и снова. Мы не знали, что такое табу, не испытывали стеснений, мы просто любили.
Я привык просыпаться рано и, когда первые солнечные лучики проникли сквозь занавес, по привычке открыл глаза.
Положив голову мне на правую руку, рядом спала Настя. Даже сейчас после голодной до ласк и любви ночи, она была самой обворожительной на свете.
Я старался не шевелиться, чтобы не разбудить её, но она почувствовала мой взгляд, этого оказалось достаточно, чтобы Настя — самое ценное что у меня есть, тоже проснулась.
— Доброе утро, милая, — приветствовал я её.
— Доброе!
Мы снова поцеловались, сначала легко и непринуждённо, а затем я ощутил, что опять закипаю, но тут в дверь поскреблась Степановна.
— Вставайте, голубки! Завтракать пора! Успеете ещё намиловаться…
Мы с Настей улыбнулись.
Господи, как это хорошо, когда у тебя семья, любимая жена и пусть не родная, но почти мама. Не хватает разве что…
— У нас с тобой обязательно сначала родится девочка, а потом мальчики. Я хочу, чтобы у нас было много детей, — прочитала мои мысли Настя.
— Обязательно. Скажешь, когда надо будет остановиться.
— Не-а! Не скажу! — засмеялась Настя и, повысив голос, сказала Степановне:
— Доброе утро!
