потолка, а… из тьмы тоннеля. Уэйд резко врубил фонарь и встал за ДП, установленный на мешке с песком. Луч пробивал себе путь сквозь темную духоту и метнувшись к левому, нижнему краю тоннеля он нащупал тонкую, грязную растопыренную ладонь. Уэйда полоснуло ножом лёгкой паники и неожиданности. Все его сознание кричало: «стреляй!», но пальцем на скобе завладела судорога сомнения, не давая ему согнуться. Ладонь змеёй вползла в проход, ведя за собой запястье, локоть, предплечье и вот перед ошарашенным, немигающим взором Уэйда выплыли те самые длинные, черные волосы. Это была она.
Ее лицо, скрытое за тонной грязи и копоти, повернулось к нему, прикрываясь рукой от фонаря. МакКингли глазам не верил. Он растеряно отпрянул от пулемёта, все ещё светя на девушку. Она помахала ему двумя руками, маня к себе. Уэйд оглянулся на Манчини. Тот ничего не видел, кроме темной бетонной стены и МакКингли, прихватив с собой винтовку и тихонечко перевалился за укрепление.
Неслышной поступью она вела его внутрь левой развилки. Долго идти не пришлось, уже через пару минут Уэйд увидал мешок риса, небрежно брошенный на пол. За мешком, свернувшись в позе зародыша, лежал маленький мальчик, лет пяти. Несмотря на намотанное тряпье, наружу проступали следы страшных ожогов по всему маленькому тельцу. Затвердевшая, черно-багровая корка плотным слоем скрывала под собой кожу, а лицо превратилось в какую-то обезображенную маску без глаз, носа и рта. Там, где должны были быть глазницы, тонкой линией бежал ручеек слез. Ребенок лежал безмолвно, девушка что-то шепотом причитала на своем, оглядываясь со слезящимися глазами. Уэйд ощутил бег мурашек по спине. Те как будто устроили марафон.
Уэйд порылся у себя в подсумке, предложив ей обезболивающее, антисептик и бинты, отдав все содержимое своего подсумка. Девушка трясущимися руками взяла предложенное, но левой рукой она указала на мальчика и выставила три пальца, жалобно смотря на Уэйда. Морпех все понял. Но колебался. Он растеряно смотрел на скорчившийся, изувеченный комок, на заплаканное женское лицо, на объемный и тяжеленный мешок с рисом, вызывающий потоп в его рту. Но потом искрой от костра у него мелькнула мысль о том, как он пробирается в лазарет, роется в общей аптечке….Ступор был прерван громким всхлипом боли ребенка. Девушка кинулась к нему, положив его голову на колени, готовясь дать ему обезболивающее. Уэйд оставил ей флягу и, пошатываясь от волнения, зашагал к лазарету.
Манчини был в том же состоянии, в котором его оставил Уэйд. Поза, пустой взгляд, он напоминал брошенную на улице куклу. За это время под землёй Уэйд научился глушить звук ходьбы по бетону, правда тогда страдала скорость передвижения. Изношенная, грязная подошва мягко, как кошачья лапа, ложилась на серую толщину бетона. Минут десять и Уэйд, напрягая глаза, осторожно заглядывал внутрь лазарета. Тусклый, оранжевый свет из прохода болезненно тек внутрь темной норы с койками. Лучи не были достаточно сильными, чтобы пробиться сквозь пучину тьмы, но Уэйд мог различить очертания внутренностей помещения и он вступил внутрь. Храп О'Нила, по мощи сравнимый с ревом движков стратегического бомбардировщика Б-52, легко скрывал шаги Уэйда и тот двинулся к своей цели в противоположном конце норы. Остальные морпехи тоже спали, Уэйд видел их скрюченные силуэты на койках. Потолок здесь был короче обычного и ему пришлось согнуться, по обе стороны стояли одноместные койки, нехитрые самодельные капельницы, скрытые завесой тьмы- лампа перегорела.
Аптечкой служили прикроватные ящики, стоящие, как это не странно, у стены, а не у кровати. Семь штук, в каждом всего по немногу. Андерсон располагался как раз с правой стороны, ближе всех к аптечке. Но очертаний его тела Уэйд не видел. Нечёткие линии рации прорезались сквозь мрак и белый шум, но ни следа Андерсона. Холодок, превышая все возможные скоростные ограничения на шоссе «копчик-шея», пролетел по позвоночнику. «Поторопись». Морпех судорожно стал сгребать противоожоговые средства и антибиотики себе в подсумок, забивая его до верху. Несколько пачек антибиотика утонули в карманах грязной формы. Храп О'Нила можно было бы использовать как шумовую завесу, как в обычном диапазоне, так и в радиочастотах. Из-за него Уэйд не расслышал нескрытное шарканье уставшего Андерсона, мучавшегося не только от мигрени, но и от диареи.
– Уэйд? Ты чего здесь?– Удивлённым, сонным, болезненным, как и свет в коридоре, шепотом спросил Андерсон, держась правой рукой за выбитый глаз. МакКингли дёрнулся и от неожиданности и выронил пачку бинтов.
– Да язва открылась, а у меня бинтов нет. Манчини ещё просил взять ему антисептик для перевязки.– Бегло соврал Уэйд, не поворачиваясь к Андерсону. По его лбу заструился липкий ручеек пота.
– Понятно.– Выдавил радист из себя и морщась присел на койку. Его тонкие пальцы вцепились в колёсико настройки частот.
– Есть что-нибудь новое?– Поинтересовался Уэйд, чтобы развеять возможные сомнения. Радист мучительно покачал головой.
– По нулям.– И вернулся к своему делу, а Уэйд, трясясь как лист на осеннем ветру, зашагал обратно, к свету, сквозь храп. Ощущал он себя каким-то вором. Тот же маршрут МакКингли преодолел гораздо быстрее, чем в прошлый раз. Манчини был вне зоны покрытия своего сознания и Уэйд, уже не беспокоясь насчёт него, перелез через мешок с песком. Но пачка бёрнэйда предательски выпала из кармана, а шлепок падения был скрыт шуршанием песка в мешке. Уэйд этого не заметил и направился к девушке. Неизвестно что именно из этой возни вернуло Манчини в наше измерение, но картина его сослуживца, перелезающего за пределы периметра с кучей медикаментов в руках его удивила и заинтересовала. Ничего не сказав, он последовал за ним, сняв с плеча автомат.
– Вот. Это для ожогов. Ожоги, понимаешь?– Левой рукой Уэйд держал препарат, правой показывал от чего он. После утвердительного качания, он передал его девушке. Жестами он показывал способ применения и в тоннеле скользнула ещё одна безмолвная тень.
– Какого хрена? Уэйд?– Голос у Манчини был слабым и надрывистым, как у человека, который долгое время молчал. Вьетнамка испугано обняла ребенка, заслоняя его своим худым телом. Уэйда шарахнуло молотом страха. Сердце забилось копытами тысячи мустангов. Он медленно повернулся к гранатометчику.
– Спокойно, Манчини. Спокойно.– Голос Уэйда хоть и дрожал, но звучал умиротворяюще.
– Что за херня, кто это?– Деревянный приклад упёрся ему плечо, в виске у МакКингли в конвульсиях забилась змея, а горло завалило валуном.
– Манчини…
– Ты им чё, припасы отдаешь? Совсем охренел?!– Надрыв перерос в гнев.
– Манчини, они мирные, они без оружия, вот.– Уэйд попытался повернуть вьетнамку к Манчини, но та сопротивлялась, а Манчини выдал нецензурный шторм, касательно Уэйда и его адекватности. Но тут от боли захныкал ребенок. Манчини изменился в лице, а Уэйд резким движением смог на мгновение отбросить
