цепкие, тонкие руки девушки, обнажив исковерканную, маленькую фигурку.
– Porca miseria…– Итальянец резко изменился в лице. Вместе с родным языком у него пробилось выражение замешательства и жалости. АК в его руках дрожал. В остекленевших глазах что-то блеснуло. Солдат обессилено опустил автомат.
– Я обмениваю медикаменты на еду, видишь.– Уэйд стал ковыряться в мешке с рисом, в котором ещё позвякивали какие-то консервы.
– Заткнись. Заткнись…– Манчини обхватил голову руками, будто от сильной боли. Голос его вновь стал слабым. Солдат оперся боком об стену, автомат ремнем повис на локте, раскачиваясь как качели. Уэйд ошарашено глядел на Манчини. Казалось он опять выпал из реальности. Так бы они и проторчали в тоннеле, пока Уэйд не решил вернуться к объяснению применения лекарств.
– Все. Иди. Иди.– Лицо молодой вьетнамки в тот момент передавало всю палитру удивления, недоумения, страха и растерянности. Она набила карманы своих штанов лекарствами, взяла ребенка на руки и спиной отступала во тьму тоннеля. Среди мешанины чувств на секунду мелькнула улыбка благодарности и ее фигура растворилась во тьме. Уэйд посмотрел на Манчини. Тот нервно раскуривал сигарету, но в его «зиппо» кончился бензин и Уэйд предложил свою. Злобный взгляд итальянца полоснул его словно ножом, но тот все таки принял предложение. Никотиновая дымка проникла в их носы, разбавив приевшийся аромат затхлости и вони. Взвалив на спину мешок с провиантом, Уэйд предложил вернутся на пост. Манчини, молчал, вожделенно вдыхая сигаретный дым, но, с некой неохотой, поплелся обратно.
– Не могу я так. Не могу.– Манчини почти что шептал в полумраке заставы. И в этом тихом шёпоте кричали моральная усталость, ужас и отчаяние, слившись в раздирающем вопле. Сигарета испепелилась в секунды и Манчини потянулся за новой. Уэйд протянул ему «зиппо» вновь.– Я сдохну здесь. Не гуки, так сам застрелюсь.– Голос задрожал, как осенний лист в сильный ветер.
– Эй, эй, эй! Теперь все хорошо. Смотри сколько у нас припасов! Тут целому взводу хватит!– Старался приободрить товарища Уэйд. Манчини лишь жадно потягивал дым. Спустя минуту или около того, Манчини твердым голосом спросил.
– Знаешь, почему я не выстрелил?– Уэйд почти не видел его лица, лишь небольшую область, освещённую сигаретой, но он чувствовал холодный, пронзающий взгляд Манчини.
– Почему?– Манчини передал сигарету Уэйду и тот схватил ее двумя пальцами. Тот бросил курить ещё года два назад, но все таки принял соблазняющую соломинку никотина.
– Я как увидел того ребенка обожжённого у меня перед глазами история всплыла. Madre рассказывала мне, что когда мне было месяца два, то моего papá и старших братьев расстреляла мафия. Меня и madre оставили в живых. Я то ещё мелкий был, не помню ничего, а madre мою в психушку потом положили. Не справилась она с этим…. А историю эту она часто рассказывала….– Манчини часто делал паузы, сглатывая слюну. Говорить об этом ему было тяжко.– А я когда увидел того обожжённого ребенка, то сразу вспомнил ту историю… я как будто стал тем ублюдком, который… чёрт. Который моего papá и братьев убил. Вот я и…– Манчини смолк, опустив голову себе в колени. Уэйд слушал его внимательно, но не нашелся с ответом, выдавив из себя лишь то, что ему жаль. Сигарета истлела.
– Ты об этом никогда не рассказывал.– Заметил Уэйд.
– Ты первый, кому я об этом рассказал.– Не поднимая головы ответил Манчини. Уэйд был… смущён, что ли? Такие откровения он не привык слышать. Обычно все ревностно прячут свои чувства и переживания под толстым панцирем, где никому их не достать. Но ядерная война раскрошила эти панцири, из которых сочились грязно-желтые откровения и багрово-алые переживания, так тщательно скрываемые их носителями.– И давно ты с узкоглазыми наладил дипломатию?– Уэйд пересказал ему первую встречу, рассказал про Бена, про его мнение.
– Бенни прав. Не успел ты ещё озвереть, как капрал или Поляк. В тебе ещё осталось что-то от человека и надеюсь это «что-то» ты не потеряешь.– Вдвоем они дотащили мешок до склада с провизией, рассказав по сути старую историю, только с незначительными изменениями. А на следующее утро их желудки были приятно отягощены безвкусной, не совсем свежей, но едой.
Глава 5.
Говорить!
Бронежилет, разгрузка с повышенным боезапасом к М16 и «браунингу», каска, противогаз М17, в рюкзаке всего навалом: фильтры, радиопротекторы, все возможные препараты от все возможных недугов. Облачённые в броню обвешанные всем необходимым для выживания, морпехи разделившиеся на отделения, стояли шеренгами на ВПП, нервно ожидая, когда из-за окутанной дымкой и ночным мраком соседней вершины покажутся огоньки CH-47. Ночью в джунглях влажно, а высоты холмов всегда затянуты туманом, однако операцию решили провести 3 июля. Из-за близости ли 4 июля или потому что туман сегодня был менее густой, чем обычно- неизвестно. Командиры отделений осматривали бойцов. Поправляли разгрузку, заставляли попрыгать на месте, смотрели содержимое рюкзаков. Покончив с этой рутиной, капрал Уинтерс решил провести краткий брифинг: деревню на холме обрабатывают F-4, морпехи высаживаются с грузом, ищут подземные ходы и применяют выданные каждому отделению контейнеры с жутким знаком химической опасности. Уэйд загремел в морскую пехоту всего четыре недели назад. Он с сослуживцами познакомится не успел, куда там до армейских привычек и командному тону каждого засранца, у которого лычек больше чем у него. Так неопытный салага задал вопрос.
– А что с гражданскими, сэр?– Буровящий, ледяной взгляд, который блистал даже сквозь ночь и туман обрушился на него.
– С кем?– Злобная ирония так и сочилась из голоса капрала. Уэйд опешил, а Уинтерс продолжил, медленно идя к нему.– С гражданскими, МакКингли? По твоему здесь есть гражданские, а?– На Уэйда обернулось посмотреть все отделение, вытягивая любопытные головы из шеренги. Капрал встал перед ним, положив руки на винтовку, повешенную через плечо. Рукава формы были закатаны до локтей. Запястья и предплечья как будто прошли через мясорубку: загрубевшие шрамы, словно пересохшие русла раскинулись словно ветви мертвого дерева.
– Гражданские находятся в городах, МакКингли. А здесь- херовы джунгли, чувствуешь разницу?– Капрал жёг Уэйда глазами, при каждом его движении в темноте позвякивали два жетона.– Не задавай тупых вопросов, рядовой.– Гул двухвинтовых «чинуков», медленно ползущих по темному небу отвлек капрала и тот дал приказ готовится к посадке в вертушки.
Ещё к чему не привык «зеленый» Уэйд- это рев винтовых чудищ. Они охренительно громкие. Уши закладывало уже на их подлёте, а внутри них так вообще собственных мыслей не слышно. Но делать нечего, приходится не замечать. Каждый морпех был погружен в свои мысли. Кто-то пытался успокоиться, кто-то старался отвлечься от грядущей битвы. Все молчали ведь попробуй поговори при таком шуме. Но Уэйд и здесь отличился. Сидел он рядом с Беном, который закатил
