на полянке и в ее окрестностях не оказалось.
— Показывай, — выдохнул я. — Где именно, точно нашел.
— Да вон, в кустах… Ты что такой бледный, Андрей?
— Не выспался, — соврал я и шагнул в указанном направлении.
Но на самом деле эта красная ленточка теперь стояла у меня перед глазами, будто широкая кровавая полоса.
Молодая поросль боярышника торчала сплошной стеной, никаких следов, даже трава не примята.
— Вот, здесь вязочка висела. На кустике, — ткнул пальцем в растительность Олег. — Ты думаешь, это преступник оставил? Ха! Зачем бы ему это? Это ж явно девчачья вещь.
— Вещица женская, — подтвердил я. — А она тебе, кстати, ничего не напоминает?
Я впился в Олега взглядом, пытаясь уловить малейшее изменение мимики.
— Неа, а что?
Я не выдержал и уточнил:
— Зверева носила подобные аксессуарчики…
— Зверева? То есть, мама… Ну, да, что-то припоминаю. Ну и что? Модные были красные пояски. И красная помада. Да и сейчас частенько встречаются.
— Не часто, — мотнул я головой.
Бляха! Как еще объяснить Олегу, что в моем времени он сам оставлял такие ленточки на телах убитых женщин. Причем ими же жертв и душил. А теперь вот стоит и улыбается. Конечно, он не знает про того себя. Про того, которым он никогда не станет.
Но тогда какого хрена здесь делает этот чертов красный поясок? Совпадение? Случайность? Надеюсь…
— Андрей Григорьевич, — ко мне подошел Горохов. — Что застыл? Труп глянь, выскажи мнение. Работаем.
Никита Егорович, конечно, тоже не мог знать, что меня так ошарашило. Никто здесь не мог о таком догадаться, и внезапно я понял, что мне до смерти хочется с кем-то поделиться.
— Вот, — я протянул следователю находку. — Надо вписать в протокол и изъять, как положено.
— Ленту? — Горохов свел брови, разглядывая улику. — Хм… Не думаю, что она имеет отношение к преступлению. Может, давно здесь валяется, кто-то потерял. Да и далековато от тела.
— Чует мое сердце, что имеет, — задумчиво проговорил я. — Давайте сфоктаем, опишем и изымем все-таки. А потом, если что, недолго из вещдоков исключить. Лучше лишнего сметём на месте происшествия, а потом разберемся.
Горохов внимательно на меня посмотрел.
— Лады, пошли, труп глянешь. Там Алексей и Драгунов уже вовсю роются. Следы ищут, но нет их, етить-колотить. Хочу твое мнение услышать по всей этой необычной ситуации.
Я повесил ленточку обратно на куст и кивнул Олегу:
— Охраняй.
— А можно труп посмотреть?
— Успеется. И что ты вообще делал в этих кустах?
— Да приспичило, по-маленькому, — сжал колени парень. — Я все же отойду подальше, может, еще что-то найду. Уже и терпеть-то не могу.
Олег стыдливо хихикнул, а я, покачав головой, направился за Гороховым к центру места происшествия.
— Павел Алексеевич, здравствуйте, — окликнул я Мытько.
Судмед ошарашенно оглянулся и замер, будто увидел привидение.
— Петров? Ты?..
— Ну, а кто же еще.
Очевидно, в голове Мытько пронеслась тысяча мыслей, он вспомнил, как я ему приносил «одни неудачи». Как его выперли с должности завотделения хирургии, как посадили в поликлинику терапевтом на обычный прием, а потом и вовсе из больницы изгнали. Он прошел переквалификацию и подался в медицинские эксперты в городское бюро СМЭ, а в простонародье — морг. Похоже, там и прижился.
Были когда-то у меня с ним терки, но в последние наши встречи, чувствовалось, Павел Алексеевич заметно исправился. Даже, помнится, провел на моей руке нелегальную операцию на квартире у шубника-Медведева, когда меня Сафонов подстрелил в припадке служебного рвения. Без анестезии, правда. Больно было, зараза.
— Как супруга? — вспомнил я медсестру Ленку, что выхаживала меня раненого в отделении этого самого Мытько после моей встречи с валютчиками, едва не ставшей смертельной. Мне, то есть, Андрею Петрову, тогда и было-то всего семнадцать лет. Не сообразил, что майора Нагорного сразу тут включать не стоило.
— Прекрасно, — Мытько чуть улыбнулся, вроде, не держит старых обид. — Пироги с ливером и картошкой печет, а я вот — здесь…
Я, наконец, приблизился к телу и внимательно осмотрел.
— Как думаете? — обратился я к судмеду. — Почему крови на земле совсем нет? Ее выкачали? И какова причина смерти?
— Смерть, очевидно, наступила именно в результате потери крови. Вряд ли, как вы это говорите, ее выкачивали, скорее всего, оно просто вытекла из раны. Конечно же, не в этом месте.
— Но одежда чистая, не в крови, за исключением разве что штанины. Похоже, что его подвешивали и ждали, когда стечет кровь. Так?
— Верно, вот, обратите внимание на запястья. На них следы от веревки. Но не от этой. Этой он примотан уже посмертно, а тут видно, что и при жизни его связывали. Борозды другого окраса и глубокие, будто за руки подвешивали.
— Вот зверюга, — хмыкнул Горохов. — А ногу как отсек? Наживую, что ли?
— Прижизненно, — кивнул Мытько. — Но была ли жертва при этом в сознании, пока не ясно. Результаты биохимии покажут. Может, в крови что-то найдем — наркоз или другие сильнодействующие препараты.
— А характер раны? Что скажете? — снова спросил я. — Есть какие-нибудь особенности?
— Ампутация произведена технично, ткани рассечены по суставу.
Мытько сначала произнес всё это, а потом удивленно посмотрел на нас — мол, а почему же это так? Оно и понятно, ему версии строить — должность не обязывает. А вот столкнется с нами в непосредственной работе — и начинает прикидывать, что да к чему.
Может быть, в такие моменты он и жалел, что не остался в поликлинике трудиться. Но я сомневался, что такие мысли к нему часто приходят. В экспертах он явно чувствовал себя вольготнее.
— Получается, что убийца хорошо знает анатомию человека? — Горохов поскреб подбородок, оторвавшись от писанины.
— Или он работает мясником, — предположил Федя.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Мытько. — Отсечение не с бухты-барахты, инструмент острый, и его владелец явно имел раньше опыт… Разделывания тел или туш.
— Что еще странного вы обнаружили? — вмешался начальник милиции полковник Булкин. — Я смотрю, вот узлы на веревке обычные, неумелые. Человек явно не служил на флоте и рыбалкой не увлекается.
Полковник, очевидно, хотел показать свою сопричастность к действу, но действительно высказался в точку. Обычная пеньковая веревка и правда была намотана на тело абы как.
— При предварительном осмотре, — пожал плечами Мытько, — вроде больше ничего особенного. Вот только эти трупные пятна на лице и шее меня определённо смущают.
— А что такое? — нахмурился Горохов.
— Они красного цвета. При кровопотере таких обычно не бывает. И судя по их выраженности, по окрасу кожных покровов и по внутрипечёночной температуре, смерть наступила не более десяти-пятнадцати часов назад. А трупное окоченение уже максимально выражено. Даже жевательные мышцы задубели. Это говорит о том, что смерть все-таки наступила от кровопотери. Тогда окоченение быстрее происходит. Но вот эти трупные пятна никак не вписываются в картину смерти.
— Может, его отравили? — предположил Катков.
Он внимательно осматривал тело с помощью криминалистической лупы, подсвечивая себе фонариком. Сканировал каждый сантиметр, ища волоски, посторонние волокна и прочую важную для нас «пыль». Труп так и стоял перед ним на одной ноге, крепко привязанный к дереву.
Мытько кивнул.
— Вполне возможно. После вскрытия отправлю образцы тканей на биохимию и гистологию. И смогу точно вам сказать.
— А если это сделал тот, кто ножичком, ну, или скальпелем, хорошо владеет, — Погодин уставился на Мытько и озвучил щекотливую мысль, которая крутилась у всех в мозгу. — То получается, что, теоретически, это может быть кто-то из хирургов или патологоанатомов. Так?
— Теоретически, да, — кивнул Павел Алексеевич.
Где-то я такое уже слышал.
— Сколько в городе хирургов? Человек пять? Вы же тоже в прошлом хирург. Еще и патологоанатом в настоящем.
— Я не патологоанатом, — фыркнул Мытко, вытирая рукавом лоб и расправляя плечи, — я судебно-медицинский эксперт. Патологоанатомы занимаются вскрытием некриминальных трупов, людей, умерших своей смертью.
— Без разницы, — хмыкнул Федя. — Вы и ваши коллеги, ну, опять же, чисто теоретически, тоже подпадаете под предполагаемый типаж преступника.
— Послушайте, вы на что намекаете? — пыхтел Мытько.
— Так… Мысли вслух, — пожал плечами Федя.
— Оставьте свои мысли при себе!
— Просто были прецеденты, — невозмутимо продолжал Федя. — Когда судмедэксперт оказался маньяком.
— И теперь каждый из нашей братии для вас маньяк? — Мытько впился недобрым взглядом в Погодина.
— Успокойтесь, — примирительно проговорил Горохов. — Павел Алексеевич, никто вас не обвиняет. Мы просто хотим сложить цельную картину преступления из разрозненных кусочков.
— Складывайте, — буркнул Мытько. — Только меня среди этих кусочков нет.
— Не сомневаюсь, но мы обязаны будем
