прямо сидит у края дороги, и ждёт тебя; ага. Если её не настигла чума – значит, сразил голод. Или взяли в плен солдаты Вёллерланда, раз ты заявляешь, что поместье уже за ними… – Говорил один феодал.
– Вот-вот! – Парировал другой, соглашаясь с первым.
– Взять в поход… – Задумался король. – Сколько ж тебе лет? Тринадцать? Роковое это число, мальчик… А завтра пятница, тринадцатое. Чёрная пятница, а за ней – не менее чёрная суббота.
Постепенно к долине стали стекаться войска; прибыло ополчение из Остермарк и Вестермарк. Каждое баронство, графство, марка или лэн старались выставить своих людей для похода.
Пока воины строились, герцог Альберт снова затеял затяжной спор с арбалетчиком, пытаясь окончательно вывести того из себя.
– Будь в арьергарде; не пристало графскому вымпелу предшествовать герцогскому. – Начал указывать забияка Тилю.
– Я ландграф. – Гордо бросил ему Мергенталер, не уступая ни на пядь. – Мои штандарты бок о бок с княжескими.
– Однако в военное время все графы следуют за вымпелами герцогов. – Также упрямился Альберт.
– Будь по-твоему; но в твоём арьергарде я не буду никогда! – Вызывающе крикнул ему Тиль, пытаясь пристроиться позади войска другого герцога, уводя своих людей.
– Ландграф! – Остановил арбалетчика его оппонент.
– Да?
– Ещё моему прадеду вон те земли по ту сторону долины были переданы в лэнное владение. Я представитель благородного дома, чистокровный дворянин, а ты неизвестно кто; Адальберт когда-то пожалел тебя, пристроил, сделал человеком, пожаловал высокий титул… Но только учти: когда-то великий, но давно одомашненный, приручённый Аделиной король не сегодня-завтра помрёт; на поле брани ли, а то и своей смертью. Остерегался бы ты дерзить мне, ведь я тоже владетельный князь, и влияния у меня побольше некоторых, вместе взятых.
– Я никогда не приму твою сторону; при любом раскладе. – Отрезал Тиль.
– Что ж, такова твоя воля; её следует ценить и уважать. Но учти: таким милым, как сейчас, я буду не всегда. Смотри же, ходи теперь осторожно, ибо перешёл ты дорогу человеку властному и изначально высокого сословия; не чета тебе. Ибо как был ты фрайграфом, таким и остался. Деревенщина ты неотёсанная…
– Род твой, может, и велик. – Спокойно ответил герцогу ландграф. – Зато я знаю, чем живёт простой народ. Погряз ты в пороках.
С этими словами два феодала разъехались в разные стороны, а между тем, построение уже заканчивалось.
– Все ли на месте? – Выкрикнул король, вынимая меч из ножен.
– Все!!! – Хором вторили ему герцоги и ландграфы, маркизы и маркграфы, графы и виконты, бароны и простолюдины.
– Герцог фон Раммштайн! Герцог фон Гартен! Маркиз де Остермарк! Маркиз де Вестермарк! Маркграф фон Грюнштадт! Маркграф фон Дарингард! Ландграф фон Мергенталер! Граф фон Кроллен! Новый граф фон Эйленштайн! Виконт де Блюменталь! Виконт де Шварцвальд! Барон фон Ротэ! Барон фон Лёвенсдорф! Магистры орденов! Гвардейцы! Риттеры! Ландскнехты! Меченосцы! Секироносцы! Стрелки! Лучники! Арбалетчики! Алебардщики! Копейщики! Пикинёры! Лазутчики! Ополченцы! Добровольцы!
– Мы здесь, ваше величество!
– Вальтер. – Обернулся король Кронхайма, со слезами на глазах обращаясь к бургомистру своего замка, Вальдбурга. – Назначаю тебя пфальцграфом моего города. Если я не вернусь, ты исполняющий обязанности короля до повторной коронации и инаугурации регентши Аделины, моей жены и вашей королевы. Храни дочурку мою, дофину Каролину, как зеницу ока.
После барабанной дроби трубадуры затянули какую-то заунывную мелодию. Тяжёлой поступью отправился в не близкий путь королевский скакун, а за ним – всё его войско; герцоги следовали за королём, графы – за герцогами, бароны – за графами. Сначала идя не спеша, лошади перешли на рысь, а потом и вовсе на галоп.
Шли они недолго, всего несколько часов: вдали пылила явно не буря, и вскоре армия Кронхайма стала тесниться войском северян из Вёллерланда, а также людьми под алыми стягами, на которых был изображён золотой лев – а это означало, что Тотенхайм таки вступил в битву на стороне агрессора.
Войско Кронхайма, вооружённое гросс-мессерами, цвайхендерами, фламбергами, кошкодёрами, пиками, рунками, альшписами, протазанами, эспонтонами, алебардами, россшиндерами, моргенштернами, длинными луками, арбалетами и тяжёлыми кронхаймскими молотами, было лучше обучено, но проигрывало количеством. Казалось бы, вот и всё, конец – но тут, откуда ни возьмись, на помощь кронхаймцам пришли кобольды, стромкарлы и приплывшие с Запада альфры, хульдры и альдеры. Цверги и свартальвы ударили в тыл Вёллерланду, а приплывшие с Востока веттиры, нэлвины и фоморы ударили в тыл Тотенхайму. Не так давно окружённое со всех сторон войско Адальберта воспряло духом и с новыми силами начало сражаться, точно у них всех открылось второе дыхание. Пали рыцари Хельма, пали рыцари Иннерхауза, едва живы защитники Траурикса и Хайде-Морта, потому что в два крыла пошла армия Кронхайма, перейдя на севере Тот Берег, и на востоке Шварцвальд.
Тогда из чёрного грота в Кэстлинге, что в долине Кандербелл раздался дикий хохот, и вот: из мрачного, неприветливого четырёхбашенного замка явился войску Адальберта сам колдун Магнус. Обернулся маг и чародей другим обличьем пред людьми, превратившись в исполина.
Теперь это был Казаан, бог зла собственной персоной. Троном ему сделалась седловина на горе Элверт, а подушкой – чёрное облако гари и дыма, пепла и людских грехов. В правой руке Казаан держал Молот Войны, а в левой – Топор Ярости. По правую руку от злого божества сидел Адский Жнец, а по левую – Ангел Смерти. А в ногах уселась дочь Гайя, леди в чёрном.
– Рог ои рог цга рорек рхува рог! – Зарычал поганый кудесник, и поглотила туча почти всё войско из Кронхайма, вместе с лошадьми. Проиграло оно генеральную битву, обратившись в бегство; наголову теперь разбито…
Многие сложили головы на том поле брани, включая самого короля Кронхайма, Адальберта. Тиль, наш смелый ландграф выжил, но был тяжело ранен. Пока неизвестна его судьба. Известно лишь, что Харальд вынес его с поля боя; где они сейчас – это для нас сокрыто; окутано тайной. А тела павших воинов забирали эйнхерии.
Уцелел и сиротка Вернер, которого всё-таки взяли в поход. Но не был он воином; юнец стоял и с горечью наблюдал, как горят подожжённые врагом деревни, и как катапульты своими выстрелами делают брешь даже в самых прочных замках.
Одна половина мальчика стыдила его за то, что он стоял и ничего не сделал для своей отчизны; ни взмаха клинком, ни удара кулаком. Другая защищалась тем, что всё это совершенно не его, и вряд ли бы он, простой мальчуган, внёс существенную лепту в это великое военное противостояние.
Тяжело вздохнув, сын кузнеца поплёлся было, куда глаза глядят, но вдруг…
Вернер на свою
