В неровном свете факелов, мы перетаскивали на судно контрабандный груз и наши тени, словно летучие мыши, метались по стенам тоннеля.
— Пошевеливайтесь, Бур, — ворчал Хал, — медлить нельзя.
Мы с капитаном, с трудом, тащили по проходу длинный деревянный ящик.
Он был последним из партии и наверно от этого казался самым тяжелым. Девять ящиков мы уже погрузили в старый рыбачий баркас. В этот раз Хал задумал, что-то совершенно секретное и вместо собственной яхты пригнал старую, неприметную посудину.
— Давайте передохнем, — сказал я, — не могу больше.
Мы опустили ящик на каменный пол и уселись сверху.
Капитан достал из кармана пачку папирос и протянул мне.
— Нет, спасибо, — я покачал головой, — не хочу.
Хал закурил.
— Надо было помощников нанять, — сказал я.
Ящики были очень тяжелые и к концу погрузки я совершенно выбился из сил.
— Нельзя. Никто кроме нас не должен знать об этом грузе. Зато, если выгорит, — Хал потер переносицу, — год можем не работать.
— Так и не скажете, что в них, — спросил я, легонько стукнув по крышке.
— Вы, что маленький, — удивился Хал, — никогда раньше таких ящиков не видели? Оружие мы грузим, что же еще.
Я присвистнул.
— Поэтому попадаться нам никак нельзя. Если накроют, придется отстреливаться. Револьвер, что я на днях принес, с Вами?
Вместо ответа я достал из кармана старый армейский Ройс и сунул ему под нос.
— Хорошо, я тоже вооружен.
Еще каких-нибудь три года назад я пришел бы в ужас от одной мысли, что мне, возможно, придется вступить в перестрелку с ночной стражей, но сейчас я был совершенно спокоен.
— Вставайте, — сказал Хал и выбросил окурок в темноту, — надо заканчивать.
Мы с трудом дотащили ящик до причала и решили немного отдышаться перед погрузкой.
Неожиданно, с воды, нас ослепило мощным прожектором и чей-то голос рявкнул, — всем оставаться на своих местах! Сопротивление бесполезно!
Грозное эхо отразилось от стен и пошло гулять по тоннелю.
Хал застыл с открытым ртом, а я скатился с ящика, достал револьвер и высунулся, стараясь разглядеть людей на катере.
— Сдавайтесь, а то откроем огонь!
— Бросьте револьвер, — прошипел Хал, от его боевого задора не осталось и следа, — бросьте.
— Сдаемся, — закричал он, — не стреляйте!
Я отбросил револьвер в сторону, он ударился о каменный пол и соскользнул в темную воду. И хорошо. Хал мог раздобыть его, где угодно, и мне совершенно не хотелось, чтобы на следствии выяснилось, что за этим оружием тянется кровавый след.
Катер медленно подходил к берегу.
— Мы ничего не знаем о грузе, — тихо, чтобы услышал только я, сказал Хал, — нас наняли доставить его на один из островов. Мы просто курьеры.
Борт катера чиркнул по камню и один из стражников спрыгнул на причал.
После допроса нас отвели в камеру. В узком, вытянутом помещении было сыро, от спертого тяжелого воздуха кружилась голова. Мне показалось, что наши ответы мало интересовали лейтенанта городской стражи. Все, что мы могли сказать в свое оправдание, ему было известно наперед.
— Сдали нас, это точно, — сказал Хал, когда за нами захлопнулась тяжелая дверь, — они все знали заранее и специально дали нам погрузить ящики, чтобы самим не возиться.
— Да, какая теперь разница, — сказал я, подтянул галифе и опустился на скамейку.
При аресте у нас отобрали ремни, поэтому штаны все время норовили съехать вниз.
Похоже в этот раз мы крепко влипли. За контрабанду оружия можно было получить лет десять каторжных работ. Конечно у Хала были определенные связи и, возможно, в другой ситуации, мы смогли бы откупиться, в последние годы коррупция рассвела буйным цветом, но сейчас у нас это вряд ли получиться.
Я прислонился к стене и закрыл глаза.
Когда два года назад Хал навестил меня на острове Хос и предложил заняться контрабандой, я был на грани самоубийства. Эн давно развелась со мной, жила в столице и была счастлива с новым мужем, дети выросли и разъехались кто-куда. Тэм не послушался родителей и подавать документы в университет не стал. Он поступил в юнкерское училище, потом закончил курсы младших командиров и отправился на один из северных островов служить в чине штаб-сержанта. Три года назад ему присвоили звание моринер-лейтенанта. Ада вышла замуж и переехала на другой остров. Молодожены обосновались далеко на востоке, поэтому мои письма шли месяцами и часто не удостаивались ответа. Я жил с семьей брата, перебивался случайными заработками и всерьез подумывал о том, чтобы приставить к виску абордажный пистолет.
Нас еще три раза вызывали на допрос, вместе и по одиночке. Вопросы задавали одни и те же, не били и не угрожали. Я подумал, что следователя вообще не волнуют наши ответы, казалось он чего-то ждал и поэтому не брался за нас всерьез.
Целыми днями мы сидели или лежали на лавках, или меряли шагами свою темницу. Курево закончилось в первый же день, а новых папирос раздобыть было негде. Хал попробовал было договориться с надзирателем, но из этого ничего не получилось.
На четвертый день нас перевели в другую камеру. Она была просторней, вместо глухой двери здесь была решетка и караульный мог круглосуточно наблюдать за нами. Хала это раздражало, и он часто затевал бессмысленную перепалку со стражником. Я впал в какое-то странное оцепенение, казалось все, что происходило, не имело ко мне никакого отношения. Арест, предстоящий суд и наказание совершенно не занимали меня.
Кормили три раза в день. Еда была невкусной, зато ее было много. В обед нам наливали полный котелок жидкого супа, на ужин давали, выловленные из него же водоросли, а на завтрак остатки того-же вчерашнего супа.
На пятый день к нам пришел посетитель. Когда в коридоре послышались чьи-то торопливые шаги, я лежал на лавке и дремал. Надзиратели ходили по-другому, обычно они никуда не спешили, к тому же звук от топота тяжелых, кованных сапог был совсем другой. Эти шаги были легкие, словно к нашей камере шла женщина или человек маленького роста. Я сел и уставился на решетку.
— Кажется, к нам посетитель.
Хал встрепенулся и тоже сел.
Газовый рожок мигнул, и я увидел у решетки, какого-то человека в пальто и широкополой шляпе. Последнее время зрение стало меня подводить, поэтому я наклонился вперед и прищурился, разглядывая незнакомца.
— Идиоты, — услышал я знакомый голос, — жалкие старые идиоты.
Перед дверью нашей камеры стоял капитан Рок. Он сильно высох и постарел, но вид все еще имел бравый.
— Старые, глупые идиоты, — повторил он, развернулся на каблуках и ушел.
