Джастин работает по ночам. Он занимается тем же, чем и его доисторические собратья по цеху. Наскальной живописью. В современном ее варианте. Джастин — мастер граффити. У него есть собственная фишка. Джастин рисует на стенах комиксы. Сюжетные и масштабные. Сюжеты лихо закручены. Только вот тематика разнообразием не блещет. Герои Джастина — мертвые копы. Ну, то есть, сначала они живые, но в конце непременно мертвые. Умирают копы от разных причин, но обязательно трагически. Чаще всего их убивают неуловимые убийцы. Всегда остающиеся безнаказанными. Их невозможно выследить и взять за пятую точку. Джастину бы детективы писать. Стал бы миллионером. Увы, Джастин, хоть и умеет говорить, как выпускник Йеля, на письме двух слов связать не может. Не его. Впрочем, Джастин и так не бедствует. С некоторых пор. У него появился таинственный спонсор. Почитатель таланта. И в некотором роде соавтор. Каждую неделю Джастин обнаруживает в своем почтовом ящике конверт. В конверте — чек «Америкэн Экспресс» и записка. В записке исходные данные. Какая-нибудь ситуация, в которой живой коп является обидной занозой в заднице. Которую требуется извлечь. Хирургическим путем.
Рисуй, Джастин, рисуй!
Джастин рисует. Он выбирает для своих работ места рискованные. Такие, где его творения не останутся незамеченными. Если на высотном здании есть подходящая стена, будьте уверены, Джастин ее освоит. Альпинист долбанный.
Рисуй, Джастин, рисуй!
Джастин рисует не только на стенах. Джастин граффитит центральные площади. Джастин граффитит мосты. Даже деревья в парке иногда служат ему холстом.
Рискуй, Джастин, рискуй!
Джастина до сих пор не поймали. Хотя охотятся за ним давно. Пес его знает, почему не поймали. То ли охотятся неохотно, то ли копы и в самом деле тупые. И такое допущение имеет право на существование. До завтра.
Тим и Джастин однажды уже встречались. Давным-давно. В детстве. Их свел приют. И незавидная сиротская доля. Их кровати стояли рядом, но географическая близость к близости человеческой не привела. Тим и Джастин особенно не дружили. Даже почти не общались. Уж слишком разными были эти двое. И к приютским порядкам так же относились по разному.
Ни тому, ни другому распорядок жизни в приюте не нравился. В прочем, среди их товарищей по несчастью вряд ли бы нашелся хоть один, кто был бы от него в восторге. Но подчинялись ему все. Кроме Тима и Джастина.
Тим — сам того не осознавая. Его совершеннейшее наплевательство на все и вся в сочетании с редкостной бесталанностью приводили к тупому дремучему саботажу любых намерений приютского персонала пристроить парня к делу. Но и существенных проблем Тим никому не создавал.
С Джастином история была совершенно иная. Джастин люто ненавидел само понятие принуждения. Любое посягательство на его свободу вызывало в нем взрывную ответную реакцию. Джастин не признавал никаких авторитетов. Джастин считал, что любая власть — это сучья выдумка ублюдков, подобных его недоброй памяти отцу. Папашка был отставным армейским сержантом и воспитывал сына теми же методами, которыми пользовался в отношении вверенного ему личного состава. Железная дисциплина, тумаки и зуботычины. В общем-то, ничего особенного. Никакой изуверской экзотики. Но Джастину и этого хватало сверх всякой меры. Пока жива была его мать, являвшая собой разительный контраст своему супругу, Джастин худо-бедно терпел. Но как-то раз, когда Джастину едва минуло девять лет, мать подавилась куриной косточкой и умерла. Кость встала поперек горла. Мать тщетно пыталась пропихнуть ее дальше по пищеводу, но эти попытки привели лишь к тому, что она невзначай проглотила собственный язык и задохнулась. В присутствии сына. Жуть. Джастин навсегда запомнил ее выпучившиеся глаза, в которых застыли ужас и недоумение, ее посиневшее лицо и неестественную выпуклость в области шеи.
Через неделю после похорон в их доме забарахлил телевизор. «Сраная тарелка!» — выругался отец и полез на крышу разбираться. В этих делах он шарил. Только в них и шарил, если не считать воинского устава. Они жили в двухэтажном коттедже с черепичной крышей. Три последних ночи Джастин потратил на то, чтобы как следует расшатать черепицу. И его труды не пропали даром. Папаша благополучно сорвался с крыши и с невероятной точностью приложился затылком к булыжнику, которым был вымощен двор. У него образовалась обширная гематома среднего мозга, от которой он через три дня скончался в окружной больнице. Джастин рассчитывал на меньший эффект, но и от подобного результата не расстроился. Родственников у них не обнаружилось и Джастина передали в приют. Жизнь в приюте оказалась медом не вымазана, да и воспитание мало чем отличалось от отцовского, поэтому Джастин немедленно и с удовольствием перенес свою ненависть на социальных работников. Джастин никогда не пытался сбежать, поскольку прекрасно понимал, что бежать некуда. Он избрал иной путь — путь демонстративного неподчинения и осознанного идейного вредительства. Там же, в приюте, Джастин начал рисовать. Тягу к изобразительному искусству он обнаружил в себе случайно. Так часто бывает. Просто нашел баллончик с краской и попробовал его на приютской стене. Получилось. И понравилось. Следующим днем Джастин превратил машину начальника приюта в свой первый художественный шедевр. Исписав ее свежими кучками дымящегося дерьма. Вышло так жизненно, что даже навозные мухи слетелись. Чуть ли не со всего города.
Джастин провел в приюте почти год, пока его наконец-то не согласилась усыновить одна жизнерадостная бездетная парочка. Новые родители оказались махровыми анархистами. Из радикалов. Они ничего Джастину не запрещали, но зато всячески поддерживали его стремление к первобытной вольнице и набирающий силу изобразительный дар. Одного поля ягоды, короче. Идиллия длилась целых шесть лет, пока однажды родителей не пристрелили копы. Те всего-то на всего хотели взорвать водонасосную станцию, снабжающую водой городскую мэрию, но их кто-то сдал. Их обложили и при попытке с боем вырваться из окружения расстреляли. Практически ни за что. Скоты.
Теперь Джастин стал ненавидеть полицию. Он хотел было сделаться профессиональным истребителем копов, но при первой же своей охотничьей вылазке вдруг обнаружил, что кишка у него тонковата. Нажать на спусковой крючок оказалось значительно труднее, чем он предполагал. Совсем не то, что черепицу расшатывать. Джастин жутко злился на себя тогда. Со зла взял и нарисовал на первой же попавшейся стене своего первого дохлого копа. И заметил, что полегчало. Так Джастин обрел свою творческую фишку.
