Если не завязнет в мягком грунте.
Судя по состоянию почвы, дождей она не видела давненько. Ему бы только через кукурузу проехать, а дальше тянется пустырь, где даже в распутицу можно на велосипеде кататься – сплошной камень под шинами.
Карат едва не опрокинул машину на спуске с дороги, зато через кусты пробрался бодро, разве что Надя завизжала, когда под днищем что-то угрожающе затрещало. Что именно – Карат не знал. Мотор работает, техника слушается руля и педалей, так что все прекрасно.
По окраине поля тянулась хорошо накатанная грунтовка. Должно быть, в страду по ней разъезжала сельскохозяйственная техника. Карат решил проехать назад по столь удобному пути, глядишь, и где-то дальше поворот налево обнаружится, а там и пустырь пойдет. И не прогадал – дорога заворачивала, продолжая тянуться по границе кукурузы.
Разворот дался тяжело, помешала канава на обочине, ее будто специально вырыли, чтобы Карату сделать гадость. И туда-сюда дергался, и сдавал чуть ли не к лесополосе. Еще и обзор ухудшился, одна из неслабых тварей, похоже, заметила вкусного водителя через перфорацию лобового листа и теперь пыталась разломать сетку и сталь. Причем нет сомнений, что это у нее непременно получится, просто надо потратить немного времени.
Да действуй она с умом, и пяти минут хватило бы. Все же дрянь бронирование, только выглядит круто.
Танк нужен, без танка в Улье поездки не в радость.
Карат все же справился, не засадил машину наглухо. Пришлось, правда, раздавить чуток кукурузы. Он бы и раньше сунулся в нее, но боялся, что почва там недавно вспаханная, а машина не из легких.
Обошлось.
Дорога закончилась вместе с полем. Но Карата это не огорчило, ведь дальше тянулся вожделенный пустырь. По нему он час назад и походил, и поползал, там точно не завязнет, ведь почти что асфальт. Шины может попортить об острые предметы, это да, но даже если одной-двух не досчитается, до старого завода дотянет.
Одно плохо. Пусть поле объехал по дальнему краю, – со стороны избиваемого артиллерией квадрата его могли заметить, машина ведь немаленькая, и пусть выкрашена в неброские цвета, на голом пустыре издали бросается в глаза. Если атомиты увидели, должны дико возбудиться. Плохо, что слышимость в кабине ужасная, невозможно понять, работают ли их гранатометы, или они уже свернулись, уступая дорогу набегающей орде.
Как там говорил Шуст? Тварей в такой ораве может оказаться до тысячи и более? Цифры путаются в голове, но даже если там одни бегуны и лотерейщики – армейцам хана. У Финна не больше тридцати человек и боеприпасов не так уж много, долго не продержатся, их задавят массой. Мертвякам плевать на пули, будут переть, пока не доберутся до вожделенного мяса. Вон этот, который пытается в кабину забраться – его трясет, подкидывает на кочках, но не отвлекается, дергает за все, что можно и нельзя, стучит кулаками и когтями.
Упорный, как все их племя.
Уверенно развернулся, направился прямиком к заводу. Теперь это не так опасно, ведь железобетонные коробки прикрывают машину от взоров со стороны заброшенных садов. Хотя правильнее сказать – деревни. А может, дачный поселок когда-то там стоял, поди теперь разберись.
Карат пытался думать о чем угодно, лишь бы хоть как-то отвлечься, смотреть на дорогу, а не на монстра, который упрямо пытается вломиться в тесный мирок бронированной кабины.
Вон уже стена, здесь придется остановиться. Не стоит переть в проломы по валяющимся бетонным плитам и оказавшейся на земле ржавой колючей проволоке. Шинам и так нелегко приходится, это может их доконать.
Затормозил, весело произнес в рацию:
– Финн, может, ты сам ретранслятор глянешь, я его к вам поближе поднес.
– Мы уже в курсе, – спокойно, не путая слова и без акцента ответил армеец. – Мы все в курсе, что ты полный псих.
В проломе показались два бойца и сразу, с ходу, открыли огонь по машине. Карат на миг опешил, не ожидая такой подлости, но тут же расслабился. Он ведь не сам приехал, с ним безбилетные пассажиры – несколько мертвяков прицепилось, вот и приходится снимать.
Твари, попав под обстрел, не стали отступать, для столь сложного маневра у них ума маловато. Да и чего бояться, уж с парой людей они играючи справятся. Бросились всей оравой, Карат только головой покачал, сам не думал, что столько мертвого груза вез. Бойцы мгновенно скрылись за стеной, но зараженных это, естественно, не остановило, рванули следом.
А там их ждали. Грохот пулемета, отрывистые, бьющие по ушам звуки работы крупнокалиберной винтовки и хоровой треск автоматов.
И полминуты не прошло, как показался Финн, поднял руку, помахал, показывая, что все спокойно.
Карат распахнул дверцу, выбрался, помахал в ответ, улыбаясь, показал на машину:
– Такси подано, можно грузиться.
Командир армейцев покачал головой:
– Голова у тебя есть, но страшно думать, что у тебя в ней. Уж явно не мозги. Кто тебя надоумил такое учудить? Одна граната из зеленки, и хана, это ведь не броневик, а гроб жестяной.
– Потом все разговоры. И Шуста надо как-то в люк затащить.
– В кабину его определим, за сиденьями тут отсек для раненых оборудован.
– Да? Не заметил.
– И брысь из машины, сейчас нормального водителя посадим. Мы тут чуть не обделались, глядя сверху, как ты ралли по кочкам устраиваешь.
Очередной снаряд угодил в крышу, вокруг начали сыпаться осколки и куски бетона, бойцы, обзывая артиллеристов обидными словами, попрятали головы в плечи, а самые соображающие успели нырнуть под машину.
Глядя на расползающееся дымное облако, Финн процедил:
– Доберусь до наших мазил и всех заставлю сыграть в русскую рулетку. Возьму револьвер с барабаном на шесть гнезд, заряжу в него пять патронов. – Чуть помедлив, добавил: – А командиру батареи шесть.
Обратная дорога оказалась такой же скучной, как в первый раз. Карата снова обделили, не позволили сидеть у бойницы, к тому же в стальную бочку набили куда больше людей, некоторые серьезно ранены, воняло кровью, застарелым потом и чем-то неописуемо отвратительным. К тому же разгар дня, здешнее Солнце ничуть не уступает земному, а по ощущениям на дворе стоит конец весны или начало лета на широте если не субтропиков, то близко к ней. То есть в такое время душно и жарко, вентиляция в цистерне убогая. Хотелось пить, но фляга сгинула вместе с рюкзаком, попрошайничать не стал, не такая уж нестерпимая жажда.
Дорога казалась бесконечной, Карат под конец твердо уверился, что ад – это не котлы с расплавленной смолой и серой, а такая вот тряска по колдобинам многочисленных стабов, чьи-то натужные стоны под ухом, муки запертого в раскаленной бочке человека и смрад от толпы незнакомых тебе людей, с которыми ты вынужден делить тесное пространство.
