Лора ничуть не обиделась. Видимо, такой стиль общения был у них в порядке вещей. Она легко вскочила, дурашливо отдала честь и побежала к выходу. На пороге обернулась, подмигнула Джил, загробным голосом пропела: — Джи-ы-ы-нны! — и захлопнула за собой дверь.
— Это наша Лора, — усмехнулся Леча, виновато пожав плечами — Вернемся к нашему приятелю. Так значит, он с тобой в догонялки играет… Появляется из ниоткуда, стращает, как умеет, и все? Никаких реальных действий?
— Никаких пока — подтвердила Джил — Их еще не хватало!
— Сколько раз ты с ним встречалась?
— Дважды, — ответила Джил — И больше не хочу! Не смогу больше!
— А тут уж — извини. Не ты в вашей игре правила устанавливаешь. Во всяком случае, — пока. Да это и не важно. Важно то, что ты собираешься делать в следующий раз.
— Как — что?! Бежать!
— А смысл? Если он такой смышленый и вездесущий?
— А что тогда? Позволить ему себя убить?
— Знаешь, сестренка, я на своем веку встречал многих мертвецов, но ни один из них не был способен причинить хоть мало-мальски значимый вред. И этот сам по себе вряд ли сможет. А вот тот или то, что им руководит — вполне. Но ты никогда не узнаешь о его истинных намерениях относительно тебя, если будешь бегать.
— Ты рассуждаешь, как мужчина! — возразила Джил — А я всего лишь девушка!
— Допустим, не все мужчины рассуждают так, как я, но и называть их девушками я бы вот так сразу поостерегся. Я рассуждаю, как сын своего народа. Там, откуда я родом, не принято бояться никого, кроме Всевышнего. И тебе я могу лишь посоветовать жить так же. А получится или нет — другой вопрос. Впрочем, есть еще вариант. Твоему дружку, по всей видимости, для свиданий с тобой требуется обстановка интимная. Только он и ты. Будь все время с кем-нибудь. Можешь остаться у нас. Сколько захочешь. Здесь тебе бояться нечего. А там — сама решишь. Короче, хватит разговоров. Пойдем, я тебя к Лоре отведу, поможешь ей. Стряпать-то умеешь?
— Спрашиваешь! — ответила Джил. И неожиданно для себя широко улыбнулась. Безмятежно и радостно. Как не улыбалась давно. Или же вообще — никогда.
Красота хуй когда спасёт мир. С большей вероятностью она его угробит. Ну, может, и не угробит, но уж точно не спасёт. Спасёт, понимаешь… Русские классики здорово подкузьмили человечеству, заставив относительно немалую его часть воспринять это утверждение, как пророчество. Достоевский проповедовал духовный катарсис через страдания, унижения, через ниспровержение общественных табу. Избавляя своих мятущихся героев от пороков, коими те были одержимы, от собственного беса он так и не избавился. Лудомания. Тяжкая болезнь… Чехов, желавший видеть человека прекрасным во всех отношениях, и в мыслях в том числе, своих мыслей стыдился. Сексуальная зависимость тоже недуг не из легких… Стремление к идеалу… Бегство от идеализма… Но эти-то хоть бескорыстны были в чаяниях своих, в отличии от памятного австрийского морфиниста.
Древние греки в своем понимании предназначения красоты были гораздо ближе к истине. Хотя и они кое-чего поднапутали. На кой ляд, скажем, Гере, супруге могущественнейшего из богов, которая и сама была девахой не промах и чей авторитет среди коллег был вполне так себе непререкаем, сдался титул главной олимпийской красотки? Мелковато как-то. Не в уровень… Скорее всего, дело обстояло так:
Три богини ежедневно сходятся у фонтана. Три богини люто ненавидят друг друга. Каждая считает себя прекрасней остальных. Их спору уже не первая вечность. Они идут к фонтану, вооруженные до зубов. В их арсеналах копья иронии, щиты презрения и тяжелая артиллерия малоцензурной брани.
— Паршиво выглядите! — приветствует соперниц Афродита. Она не очень-то искушена в тонкой риторике, поэтому обычно заходит с козырей. Действительно, Афину мучает нервный тик, а у Артемиды хроническое несварение. Тоже на нервной почве.
— Сама-то в зеркало давно глядела? — хмуро отвечает Артемида. Есть, чем крыть. Афродита изрядно потрепана, над левым ухом небольшая плешь. Вырванная с корнем прядь.
— Курица безмозглая! — вполголоса говорит Афина и сплевывает в сторону.
— Не могу не согласиться! — присоединяется Артемида.
Похоже, намечается временная коалиция.
Афродита немедленно подтверждает только что присвоенный ей статус, делая вероятный альянс совершенно оформленным.
— Ты — гребанная ученая зануда, а ты невинных зверушек гнобишь! Тоже мне, красавицы! Да на вас ни один бог в здравом уме и смотреть не станет!
— Вот же, гнида! — в один голос восклицают Афина с Артемидой. Переглядываются между собой. «Мудохаем?» — «Мудохаем!». Две дикие черные кошки набрасываются на белокурую Афродиту. Артемида борцовской подсечкой сбивает ее с ног. Афина вцепляется ей в волосы и колотит головой о парапет фонтана. Парапет сработан из родосского мрамора, сияющего невыносимой белизной. Так сияет на солнце тысячелетний снег на заповедных горных вершинах. Лицо Афродиты разбито в кровь. Пунцовые брызги опадают на парапет. Ярко-красное на ослепительно белом смотрится сногсшибательно. О, лаконичная прелесть контраста!
Афродита теряет сознание. Не будь боги бессмертны, выбраться из такой переделки живой ей удалось бы навряд.
(Рекламные субтитры: «Нектар — навсегда!», «Ресторан „Олимпийский Парадиз“. — постоянно свежайшая амброзия! Гриль, гавайский гриль, по-китайски, в японском маринаде и еще тысяча и один рецепт! Работаем круглосуточно!»)
Две богини сбрасывают третью в фонтан.
— А вдруг утонет? — спрашивает одна, ехидно улыбаясь.
— Хорошая шутка! — гогочет другая — Дерьмо не тонет! — добавляет она, состроив брезгливую гримасу.
Две богини присаживаются рядом на парапет, перевести дыхание.
— Ну, и что теперь? — спрашивает Артемида спустя недолгое время.
— А теперь, кикимора лесная, я откручу тебе башку и засуну ее в твою спортивную задницу! — отвечает Афина.
Теперь уже две богини дерутся друг с другом.
Зевс становится свидетелем побоища случайно. Он просто прогуливался, размышляя над тем, куда бы пристроить незаконнорожденного сынка, уродца с бычьей головой. А тут — такое представление.
— Черт! — рычит громовержец, бросаясь разнимать не на шутку разошедшихся дочек. Дело уже дошло до поножовщины. В руках Афины короткий боевой меч, Артемида же орудует злым охотничьим ножом. С зазубринами и кровостоком. — Совсем очумели, шалавы?!
— Что, тля, все решаете, кто на свете всех милее?! — орет он, крепко ухватив обеих за загривки — Найдите себе судью! Как он решит, так и будет во веки веков! Я сказал!
