– Спасибо тебе, Тельма.
– И еще скажу тебе, что твой Данни – редкостный человек, настоящее сокровище. Будь здесь Рут, ей он бы тоже понравился, она была бы от него в восторге.
Они обняли друг друга и на мгновение превратились в храбрых и в то же время слабых девочек, внешне самоуверенных, а в душе испуганных перед лицом слепой судьбы, от капризов которой зависела вся их вместе прожитая юность.
* * *
В воскресенье, двадцать четвертого июля, Лора и Данни возвращались в квартиру в Тастине из Санта-Барбары, где провели неделю после свадьбы, и сразу же отправились в магазин, чтобы купить что-нибудь поесть, а потом вместе приготовили обед: хлеб из муки грубого помола, мясные тефтели в микроволновой печке и спагетти. Лора отказалась от своей квартиры и переехала к Данни за несколько дней до свадьбы. По совместно разработанному плану они должны были прожить в этой квартире два-три года. Они так долго и подробно обсуждали свое будущее, что теперь оно представлялось им в виде одного слова с большой буквы: «План», как если бы это было специально разработанное где-то на небесах руководство для их семейного союза, в котором точно предусмотрены все детали их совместной жизни. План предусматривал, что только через два-три года они сделают первый взнос для оплаты собственного дома, – это позволит им сохранить в неприкосновенности надежные ценные бумаги, скопленные Данни, – и только тогда они покинут эту квартиру.
Они обедали на кухне, откуда открывался вид на королевские пальмы во дворе, залитом золотистым предзакатным солнцем, и обсуждали основу Плана, а именно: Данни работает, а Лора сидит дома и пишет свою первую книгу.
– Когда ты станешь страшно богатой и знаменитой, – сказал Данни, накручивая спагетти на вилку, – я брошу работу на бирже и стану распоряжаться нашими финансами.
– А что, если я никогда не стану богатой и знаменитой?
– Наверняка станешь.
– А если меня никогда не напечатают?
– Тогда я с тобой разведусь.
Лора бросила в него кусочком хлеба.
– Злодей.
– Мегера.
– Хочешь еще тефтелей?
– Хочу, если не будешь ими бросаться.
– Я уже смягчилась. Правда, у меня вкусные тефтели?
– Очень вкусные, – согласился он.
– Твоя жена – искусная кулинарка, и это надо отпраздновать.
– Полностью поддерживаю предложение.
– Давай займемся любовью.
Данни поинтересовался:
– Прямо тут, за обедом?
– Нет, в кровати. – Она отодвинула стул и встала. – Идем. Обед всегда можно разогреть.
В первый год они часто занимались любовными играми, и Лора находила в их близости нечто большее, чем сексуальное удовлетворение, нечто гораздо большее, чем она когда-либо ожидала. Сжимая друг друга в объятиях, они становились единым целым, одним человеком, у них было одно тело, одни мысли, одна душа, одна мечта. Да, она любила его всем сердцем, но это чувство единения было больше, чем любовь, или, по крайней мере, отличалось от любви. А когда наступило их первое Рождество вместе, она поняла, что это чувство было чувством принадлежности, чувством семьи, которого она не знала долгие годы; он был ее мужем, а она его женой, и когда-нибудь, через два или три года, в соответствии с Планом, у них родятся дети. Теперь она знала, что ничто на свете несравнимо с умиротворением, которое дает семья.
Можно было подумать, что это непрерывное каждодневное счастье, гармония и покой приведут к умственной лени; что для творчества и остроты восприятия ей необходимо равновесие между безоблачными днями и днями тоски и страданий. Но идея, что страдания способствуют успеху творчества, – это заблуждение молодых и неопытных душ. Чем счастливей она становилась, тем успешней шла ее работа.
За полтора месяца до первой годовщины их свадьбы Лора закончила свой первый роман «Ночи Иерихона» и отослала рукопись литературному агенту в Нью-Йорке Спенсеру Кину, с которым связалась месяц назад. Через две недели Кин позвонил и сообщил, что будет предлагать ее книгу издателям, что рассчитывает на быструю продажу рукописи и что Лору как писательницу ждет блестящее будущее. С быстротой, которая удивила даже агента, за скромный, но приличный аванс в пятнадцать тысяч долларов книгу приобрело первое же издательство, которому он ее предложил, – издательство «Викинг». Договор был подписан в пятницу, четырнадцатого июля 1978 года, за два дня до годовщины свадьбы Лоры и Данни.
Строение, которое Штефан увидел с дороги, оказалось рестораном с маленькой гостиницей, стоявшим в тени высокоствольных сосен. Деревья достигали двухсот футов в высоту и были увешаны гроздьями крупных шишек, а кора рассечена глубокими извилистыми бороздами; ветви гнулись под тяжестью выпавшего снега.
Одноэтажный дом был построен из бревен, сосны плотно окружали его с трех сторон, и вся крыша была засыпана толстым слоем иголок.
Окна запотели или замерзли, и свет изнутри плохо проникал через замутненное стекло.
На стоянке у ресторана Штефан обнаружил два джипа, два пикапа и «Форд». Успокоившись, что никто не увидит его из окон, он направился прямо к одному из джипов, попробовал дверь, которая оказалась незапертой, и сел за руль.
Он вытащил «вальтер» из кобуры, которую носил под бушлатом, и положил его на сиденье рядом.
Ноги ломило от холода, надо было бы вытряхнуть снег из сапог. Но он уже опаздывал, к тому же все было с самого начала запланировано в обрез, он не мог терять ни минуты. Если он чувствовал ступни, значит, они не обморожены; эта опасность пока ему не угрожала.
Он не нашел ключей в замке зажигания. Он отодвинул назад сиденье, нагнулся, пошарил под доской приборов, нащупал провода зажигания и через минуту запустил мотор.
Он как раз разгибался, когда владелец джипа, дыша пивом, распахнул дверь.
– Эй, парень, что ты тут делаешь?
На покрытой снегом стоянке не было ни души. Они были одни.
Через двадцать пять минут Лора будет мертва. Владелец джипа попытался вытащить его из машины, и Штефан без сопротивления подчинился, по пути схватив с сиденья пистолет; затем всей тяжестью тела он навалился на противника, и человек стал падать на спину, поскользнувшись на обледенелом асфальте. Они вместе рухнули на землю. Штефан оказался сверху и приставил дуло к горлу владельца машины.
– Ради Бога, мистер! Не убивайте меня!
– Вставай. Поосторожней, черт возьми, никаких резких движений.
Теперь, когда они были на ногах, Штефан зашел ему за спину и достаточно сильно ударил его рукояткой пистолета по голове, так что тот потерял сознание, обмяк, упал на землю и больше не двигался.
Штефан взглянул на дверь ресторана. Никого. На шоссе не было слышно автомобилей, но, возможно, завывание ветра заглушало шум мотора.
