— Прости, — извинился Анноэф, врубив двойной фильтр, блокирующий воздействие полета миражей, — Это мое упущение.
Полет миражей внезапно исчез. Виски Фальха на мгновение пронзила резкая боль. Мотнув головой, он с вожделением стал всматриваться туда, где несколько секунд назад проплывали величественные создания. Печальный взор встретила только холодная, молчаливая стратосфера. Опасная очарованность иллюзией начала потихоньку спадать. Прикоснувшись лбом к холодному стеклу, Фальх облегченно выдохнул:
— Ты когда-нибудь доиграешься.
— Я никогда не довожу до пика.
— А мне и этого хватает…
— Я понял.
Повисло неловкое молчание — отключение автоматических фильтров было преступлением. Наблюдение за полетами миражей преследовалось законом, и даже Олимпийцы боялись его преступить. Но не потому, что боялись властей. Встреча лицом к лицу с визуальным обманом обычно имело печальный итог. И чем сильнее был этот обман, тем больше была вероятность лишиться жизни. Скользящие имели некоторую устойчивость к природному феномену, и поэтому иногда позволяли себе лишнего. Анноэф понимал, что многие считают его наркоманом. Впрочем, так оно и было. Правда, род его зависимости носил характер периодический и особо никому не мешал.
— Четыреста лет — слишком тяжкий груз для сознания. Даже моего… А я — тертый калач, — сказал Аннэф, — Выправления искажений все равно не избежать.
— И сколько у меня будет времени?
— Блокирующие обратный прыжок симбионты появились на Марсе около ста лет назад. На Земле их не существовало. Значит, продлить пребывание не получится. Период жизни земноводного лет десять, — ответил Анноэф, — Это если учитывать мои последние разработки… Но у нас речь идет о землянах — неокрепшей зелени, у которой из всех подходящих параметров только временной след. Так что максимум, что я могу тебе гарантировать — это года два.
— Мало, Анноэф. Этого очень мало!
— Я всегда открыт предложениям.
— А если носитель умрет?
— Ты знаешь, что будет, если носитель умрет, — нахмурился Анноэф, — Канал будет закрыт и время не выправится. Ты готов на убийство?
Ответа не последовало. Фальх сразу почувствовал, что сказал лишнего. Скользящие весьма трепетно относились к себе подобным. После многолетних переговоров с планетой Анноэф бы никому не простил убийства собственного протеже. Даже Фальху.
— Знаешь, я не считаю, что жертвовать чей-то жизнью ради собственных желаний — адекватная цена, — сдержанно сказал Анноэф.
— Я не стремлюсь запачкать свои руки кровью.
— Твои вопросы говорят об обратном.
— Обрубать путь к отступлению — плохая идея. Я хочу иметь возможность вернуться.
— Что ж, разумно, — настороженно ответил Анноэф. — Тогда тебе придется задуматься о клонировании симбионта в прошлом. И о спасении Земли.
— Ну, только если в крайнем случае.
— Первое или второе?
— После прыжка каждая секунда будет на счету. Симбионт в большем приоритете.
— Это зависит от степени перелета. Можешь и не успеть до катастрофы.
— В таком случае, второе тогда, если первого будет не достаточно.
— Спаситель Земли, который и не думает спасать планету. Сделай хоть вид, что тебя это интересует.
— Зачем?
— Хотя бы ради меня.
— Я для этого слишком стар.
— Старость не подразумевает абсолютное безразличие.
— Спустя сотни лет начинаешь по-иному воспринимать жизнь. Многое становится блеклым.
— Надоедает?
— Нет. Теряет смысл.
— В этом мире много смыслов. Просто для них нужно иметь определенный склад ума.
— Когда ждешь смерти, а она все не приходит… Начинаешь терять вкус. Если бы точно знать, что через несколько десятков лет умрешь, то было бы гораздо интересней. Этого интереса у меня нет. Я все успел в своей жизни.
— Кроме одного.
— Кроме одного, — Фальх посмотрел на Анноэфа и его взгляд стал очень, очень печальным, — Этот смысл для меня единственный. И это последнее, что меня еще держит…
— Ничего грустнее я не слышал.
— Ты мне льстишь.
— Все же, я верю, что нам не просто так дана короткая жизнь, — Анноэф встал и взял почти початую бутылку виски, — Чтобы не получилось именно так, как у тебя.
— Не забывай, кому ты это говоришь. Я ученый, а не философ.
— Капелька философии тебе бы не помешала.
— Тогда скажи, великий мыслитель, почему я так долго живу?
— Может быть потому, что так надо?
— Какой удобный ответ. И, как всегда, лишен всякой логики. При мне подобное лучше не озвучивать.
— Твое право.
— Всему когда-нибудь приходит конец. Если не сегодня, то завтра, — Фальх повернулся спиной к Аннэфу, начав рассматривать картины на стене, — Грезить о спасении миллиардов — глупо.
— Судя по тому, что на данный момент Земля мертва, ты не изменил своего мнения, — вздохнул Анноэф, присоединившись к распитию спиртных напитков, — или прыжок все же не удался.
— Или я открыл новую ветку реальности.
— Это — миф.
— Тогда ты почему ты все время твердишь о спасении Земли, если сам в это не веришь? — рассмеялся Фальх, чуть не поперхнувшись виски.
— Вера… — задумчиво ответил Анноэфа, — Вера — вещь иррациональная. Когда есть твердые знания, факты… Она может заставить все это проигнорировать. Может быть, мир еще и стоит, потому что живущие до сих пор верят.
— Вселенная ничего б не потеряла, если бы он исчез.
— Поэтому я и хочу, чтобы у тебя получилось. Четыреста лет — очень долгий срок. Никто еще не проводил эксперименты на таком отрезке. Хочется верить, что можно что-то изменить. Несмотря на то, что время пытается расставить все на свои места.
— В нашей реальности Азари казнила министра обороны, в твоем будущем он жив.
— Это не так глобально. Тенью больше, Тенью меньше. Азари на своем месте, — став твердым, голос Анноэфа потерял былую задумчивость.
— Если даже такие смерти не могут поменять ход истории, куда уж мне…
— Согласен. Трудно найти ту отправную точку, которая бы повлияла настолько глобально, что предотвратила б гибель целой планеты.
— А если убить Майера Варгандфида? — с надеждой спросил Фальх, сжав зубы так, что четко стали видны правильные скулы.
— Тебе сотни лет, а рассуждаешь, как дитя, — иронично усмехнулся Анноэф, — Очень кровожадное дитя…
Собеседник промолчал.
— Если не Варгандфид, то другой. А если и не тот другой, то третий. Любой иной ученый изобретет телепорт и повторится все в точности так же, что и должно. Разница составит пару-тройку лет, что, в сущности, ничего не поменяет. Может, даже, только усугубит ситуацию.
— Я с удовольствием выслушаю твои варианты.
— По-моему, все очевидно. Передача структуры стабилизатора. Если канал телепортации защитить, то через него перестанут лезть твари. Даже, если ты немного опоздаешь, все будет поправимо. Дальше за дело возьмутся храмовники, а ты знаешь, насколько эффективны они могут быть…
— Ты в своем уме?! — пораженно воскликнул Фальх, удивленно уставившись на друга.
— Допустим…
— Ты представляешь, сколько усилий необходимо, чтобы запомнить только схему стабилизатора? Сколько нужно перелопатить информации о методах изготовления деталей, сплавов, — Фальх невольно повысил голос, — на Земле тогда даже и не думали об этом… Все изобретено на Марсе только через сотню лет после второй волны колонизации! Над этим работали десятки ученых!
— Развитие материнской планеты во все времена превосходило Марс. Мы лишь побираемся прошлым… Так что все не так плохо, — не очень убедительно обнадежил собеседника Анноэф, — У тебя будет больше возможностей. И потом, я верю в твою феноменальную память.
Фальх махнул рукой, а затем прикрыл ею уставшие от полета миражей глаза:
— На восстановление технологии уйдет куча времени, — сокрушенно произнес ученый, — И это в мире, где я — никто! Ни средств, ни лабораторий. Нет… Это невозможно!
— Тогда нужно быть готовым к тому, что тебе просто не хватит времени, — Анноэф подошел к Фальху практически вплотную, — Тебя бы устроило одно единственное мгновение после сотен лет ожидания? А если у тебя есть братья, сестры? Обрекать их на гибель вместе с планетой — небывалая жестокость. В конце концов, не всем так сильно повезло.
