После артиллерийского обстрела, оглушенные и засыпанные песком, мы с трудом отбили атаку. Сосновый бор был поломан и посечен осколками, всюду лежали убитые, несколько раненых ополченцев пытались уползти в лес. Моих бомбардиров убило. Наводчика, взрывом, отбросило далеко за бруствер. У Бада во взводе погибло пять человек, трое были ранены. Я сидел в окопе и считал патроны. Осталось четырнадцать для карабина и десять для револьвера. Я заботливо протирал от песка каждый патрон носовым платком и складывал в подсумки. Хорошо, что я сумел раздобыть трофей. К черту презрительные улыбки лейтенанта Руга. Мы на войне. Хороший карабин, при случае, спасет тебе жизнь. На поле боя ты не чувствуешь себя мародером. Все, что удается раздобыть в бою, ты тащишь в ранец не от жадности, а от элементарного желания выжить.
Доктор Сол с санитарами собирали раненых. Уносили и уводили только тяжелых, супер-лейтенант Бас запретил уходить с позиции легко раненным. Его можно было понять, нас оставалось все меньше.
Слева раздался выстрел. Я встал и осмотрелся. Лейтенант Руг стоял на краю окопа и из карабина стрелял в раненных ополченцев. Он выстрелил три раза и ушел в блиндаж. Интендант Кос покачал головой.
— Напрасно. Глупо и бесчеловечно.
Мне надоело наше путешествие. Толь отправился на Дикий остром добровольно, мне приказали. Я откупорил коньяк, который подарил Турд и вечерами выпивал по нескольку рюмок. Дожди шли непрерывно две недели. Глаза устали от серой воды и низких стальных облаков. Мы так далеко ушли в океан, что казалось, потерялись навсегда. Бад стал устраивать учебные тревоги каждое утро. Десантники возвращались по кубрикам мокрые и недовольные. Один раз на корме вспыхнула драка. Моринер из первого взвода ударил егеря. Мы разобрались очень быстро. Обоих посадили в карцер на хлеб и воду на три дня. Карцером служили две кладовки на нижней палубе.
Большинство офицеров старались проводить в кают-компании, как можно больше времени, но были и такие, которые не искали чужого общества. Муки часами сидел в каюте и читал воспоминания полководцев древности, а доктор Сол штудировал анатомию и патологию, лейтенанты Жен и Мас все время проводили вместе. Доктор заподозрил их в содомии, но на поверку оказалось, что выпускники столичной академии, вечерами, пьянствуют вдвоем.
Я облюбовал место на стуле в кают-компании и после отбоя читал книги, слушая в пол уха офицерские сплетни. Все анекдоты уже были рассказаны, военные операции раскритикованы. Аси часто вспоминал об острове и делал быстрые наброски по памяти. Из-под его пера появлялись удивительные дикари в шкурах диких животных, леса, кишащие странными зверями, и черноволосые скуластые красавицы. Получалось, что адмирал Толь выстроил удобный форт с высоким частоколом, казармой, штабом, лазаретом и баней. Аборигены с удовольствием несли в крепость свежее мясо и фрукты, которые с охотой меняли на стеклянные бусы и спирт. С общением проблем не возникало, потому что язык местных племен оказался похож на речь некоторых наших северных народов, которые до сих пор живут обособленно, но ведут с центральными островами торговлю. Многие моряки, хоть и с трудом, понимали речь аборигенов. Как говорил ученный, натура дикарей совершенно не была приспособлена к алкоголю, от кружки разведенного спирта они пьянели моментально, к удовольствию моринеров и офицеров. Любимым занятием было пригласить, какого-нибудь важного дикаря в ярком наряде из перьев, напоить его и смотреть, как бедняга валяется в грязи. Оказывается, туземцы предлагали не только продовольствие, но и женщин. Они стремились породнится с чужестранцами, и готовы были выдавать своих дочерей и родственниц замуж. Во избежание недоразумений, Толь категорически запретил подобные контакты.
— Вы верите Аси? — спросил я однажды Сола, — возможно ли, что дикари так быстро пьянеют?
Доктор задумался.
— Вполне возможно. На северных островах бывали случаи, когда местная народность бенки, напивалась до розовых спрутов от одной рюмки водки. Но исследований никто не проводил.
— Интересно. Значит, они устроены по-другому.
— Это же кощунство, Бур, — серьезно заметил доктор, — предполагать, что океан создал нас разными. Мы все одинаковые. Но я верю в индивидуальные особенности организма, кто-то быстрее пьянеет, кто-то не спит ночами, кто-то может задержать дыхание на пять минут.
Мы уходили все дальше на юг и скоро дожди и зыбкие туманы, сменились высоким голубым небом и теплыми ветрами. Все воспрянули духом. Провинившихся драчунов выпустили из карцера. Три дня в одиночестве, в темном помещении, пошли им на пользу. Больше конфликтов на борту не возникало. Я приказал выдавать моринерам по чарке водки в день и выводить на прогулку утром и вечером. Доктор добавил в наш рацион витамины и варенье. По мнению специалистов адмиралтейства, варенье из ягод было хорошим профилактическим средством от цинги. С капитаном мы почти не виделись. Несколько раз он приглашал меня к себе, и мы довольно весело проводили время, но чем дальше мы уходили в океан, тем больше он пил. Хал стал грубым и невоздержанным, к обеду выходил небритым и неряшливо одетым. Офицеры старались делать вид, что ничего не происходит, и не реагировали на его непристойные шутки. Он вел себя все хуже, но однажды во время ночной вахты свалился в горячке. Оба доктора прописали ему постельный режим и запретили показываться на палубе. Еду ему носили в каюту, а все вахты взял на себя помощник.
Однажды ко мне зашел Сол. Мы каждый день встречались с ним в кают-компании, здоровались и перебрасывались парой обычных фраз, но давно уже не говорили по душам. За время похода доктор похудел, стал больше сутулиться.
Сол зашел сразу после завтрака. Я сидел в каюте на диване и думал, чем бы заняться. От чтения болели глаза.
— Здравия желаю, — сказал он и вошел.
— Доброе утро, доктор, — ответил я, — проходите.
— Я не оторвал Вас от чего-нибудь важного? — спросил он, оглядывая каюту.
— Нет, располагайтесь. Собираюсь пить кофе. Люм сейчас приготовит.
Сол сел на стул и положил на колени худые руки. Денщик колдовал за ширмой над походной спиртовкой.
— Кофе?
— Да, спасибо.
— Люм! Сделай две чашки кофе и сходи в буфет, принеси нам какого-нибудь печенья.
Мы поговорили о всяких пустяках, обсудили стряпню корабельного повара.
Когда денщик ушел, Сол придвинулся поближе.
— Я пришел к Вам по делу, Бур. Мне нужно сказать Вам кое-что очень важное.
Он внимательно смотрел на меня, и от этого взгляда мне стало не по себе. Я давно знал Сола. Это был флегматичный, очень уверенный в себе человек, который мало говорил, много делал и жил, какой-то своей, закрытой от других жизнью. Последнее время он стал словно сам не свой и от его хваленного безразличия не осталось и следа.
