Блейс сжал в руке кривой кинжал с зазубренным лезвием. В глазах помутилось, и время потекло медленно, когда он схватил голову Илая за волосы и, обнажая зубы в оскале, занес кинжал над его телом, обрушивая острее в спину – раз за разом. Илай издал ужасающий звук полный боли, идущий изнутри его груди, как рев урагана и выгнулся опрокидываясь на спину. Его белые одежды окрасились рубиновым и золотым. Илай едва дышал, каждый раз дергаясь, словно вдох сам по себе доставлял ему неимоверную боль. Я слышала стук его сердца, даже четче чем свой собственный, удар за ударом затихающий – пламя внутри Илая медленно угасало.
Я захрипела его имя, пытаясь найти в себе силы и подняться на ноги, но сразу упала на колени и тогда поползла. За мной тянулся размазанный кровавый след. Красное на белом.
– Тащите ее сюда, – скомандовал Кристофер, кто-то схватил меня за руки и потащил к Блейсу, швырнув словно я была мешком с мусором. Издалека, как будто звук проходил сквозь толстые стены, доносились голоса Джареда и Нита, их крики рвали воздух. Я попыталась найти их взглядом, но ничего было не разобрать. Вокруг, сплошной стеной, кружился вихрь из черного дыма и всполохов света. Ветер хлестал по лицу, обжигая глаза, а может это и не ветер вовсе – уж слишком горячим он был. Возможно, из-за этого, неожиданно хлынули слезы.
Оказавшись рядом с Илаем я протянула свою руку к нему, сжимая его пальцы. Они были пугающе холодными – просто мраморными. Его сердцебиение звучало совсем по чужому – незнакомо, как тяжелые, медленные удары. Удары молота о камень. Вокруг Илая было легкое белое сияние, как будто его тело посыпали хрустальным крошевом. Он прерывисто дышал, но все же дышал и это было главным.
Раздался голос Марины, как скрежет металла о бетон, затем Блейса – еще хуже. Они сливались в омерзительное крещендо. Марина передала Кристоферу какой-то предмет. Длинный грифель, очевидно вырезанный из кости, с рукоятью в виде половины луны и половины солнца – соединенных воедино. На светлой поверхност виднелись остатки бурых пятен. От этого меня затошнило.
Размытый образ Блейса склонился надо мной. Он воткнул острие в ладонь с меткой и обмакнув его в мою кровь стал чертить по Илаю символы, называя каждый из них по имени.
– Ignis, – голос Блейса осколками проходил сквозь.
Символ засиял золотистым. Илай дернулся и задышал чаще.
– Terram, – произнес он, оставив на теле Илая еще один знак, предыдущий уже померк, впитываясь, словно вода в песок.
– Aeris, – сердцебиение Илая участилось – звучавшее как будто кто-то неистово стучал палками по Джембе (африканский барабан отличающийся особым диапазоном и очень звонкий).
В тот момент, когда мерцающий белым знак растворился в Илае, Блейс начертил последний и произнес: "Aquam". Линии вспыхнули голубым, Илай вдохнул воздух с жутким свистом и изогнулся, как будто его тянули в разные стороны. На его лбу и шее, как трубки наполненные чем-то светящимся, взбухли вены и потекли вниз, везде, где их можно было увидеть. Они мерцали устрашающе-красивыми цветами. Золото и бирюза. Илай задергался, словно через него ток пропускали и захрипел.
Больше всего я хотела обнять его – забрать его боль. Я была готова сделать все что угодно, лишь бы его страдания прекратились. Словно обезумев, я ничего не соображала, уже и понять не могла где я, где он и что происходит. Я слышала только его крик, словно мне в уши втыкали раскаленные спицы, я слышала как происходит что-то ужасное и как его же кровь прожигает в сердце дыру.
– Теперь она! Торопись! – раздраженным и не терпящим возражений тоном крикнула Марина.
Сама она ни разу не прикоснулась к грифелю. Стояла немого поодаль. Кристофер обмакнув его в кровь Илая, наклонился ко мне. Я даже не видела этого, я уже ничего не могла разобрать, просто чувствовала его всем своим нутром, как будто я и Кристофер были связанны необъяснимым образом, как будто в этот момент он все больше сливался со мной в одно целое. Ужасное, омерзительное целое, что-то страшное и зловещее, в котором я все меньше могла чувствовать себя. Словно было что-то вытесняющее из меня все то, чем я являлась и заполняло черным, густым, зловонным гноем, растекающимся по моим венам, где моя кровь превращалась в демоническую слизь.
Возбужденный голос Блейса проговорил что-то вроде "Превосходно" и я подумала, что это звучит дерьмово – даже дерьмовей дерьмового. Я чувствовала жжение, раз за разом, когда в меня впивалось костлявое острие грифеля.
– Ignis, – сказал Блейс. Участок кожи, на котором он начертил четвертый символ вспыхнул, что– то невероятно острое и раскаленное пронзило меня насквозь. Я захотела закричать, но горло свело спазмом. Не вдохнуть, не выдохнуть, так горячо, словно я глотала лаву, моментально застывающую во мне раскаленным камнем. Боль была безумная, но все же, сквозь нее, я каким-то немыслимым образом ощутила касание. Касание его руки. Кажется, от этого мне стало легче, на мгновение все прояснилось и я сильнее, как только получилось сжала руку Илая, до чертиков боясь выпустить ее, словно это был последний ориентир – моя путеводная звезда, без который я не найду путь назад из этого ада.
Я безумно боялась потерять его сейчас, потерять ощущение его кожи; какой-то частью понимая, если сдамся сейчас и отпущу – это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.
И хотя я очень ослабла и пальцы, то и дело, соскальзывали с его, а потом я вовсе перестала что-либо чувствовать, все же я хваталась за него, как за единственную надежду, мою половинку, без которой я не я. Мы слились в единое целое и теперь отделить нас было невозможно.
Смерть одного – означала конец для другого. И все, что нас связывало сейчас – это невидимая, тонкая нить, перерезав которую оборвется все.
Мне стало так страшно, что страх – дикий и первобытный, смешался с болью и взорвался внутри меня тьмой. Всепоглощающей, чернее всего, что можно помыслить. Эта была абсолютная пустота. Страшная, безнадежная, когда нет ни меня, ни мира в котором я себя ощущала.
Нет вообще ничего, как дно самой глубокой пропасти, в которую можно упасть. Здесь смердило отчаянием, гнилой безнадежностью. Так страшно мне не было еще никогда и что было самым ужасающим – я больше не чувствовала Илая, не слышала стук его сердца.
А потом, внутри, в голове раздался тихий щелчок, через мгновение еще один, гораздо громче, а затем вдруг прогремел следующий, словно выстрел: страшный и звонкий, просто оглушительный.
Все зазвенело и загремело, как будто каждая клеточка моего тела горела и взрывалась, а затем из общего хаоса стало образовываться нечто иное, словно клетки плавились и изменяли сами себя, свою структуру – клонируя новые и новые – подобные себе.
