Вспомнилась жалкая, скрюченная фигурка Роберта возле полыньи. И Дроздову опять захотелось выпить. Но подниматься было лень, и он отогнал желание.
Дроздов внезапно осознал, что по незнанию природы явления мог сделать нечто непоправимое, выпустить на волю древнего и могущественного джинна, против которого неизвестно оружие, а может, и нет против него никакого оружия. Может, его придется загонять в бутыль заклинаниями, а может, и заклинания не помогут. Как знать?
Однако, вспомнив разговор с профессором Варшавским, Максим Георгиевич несколько успокоился. Если сигнал уже принимали однажды, а никаких чудовищ не было, то и в этот раз их не будет. Не должно быть. Хотя сам Варшавский утверждал, что невозможно в точности знать, какие способности получит реципиент. Может, это зависит от качеств реципиента, а может, природа самого потока корпускул меняется от раза к разу. Но если кто-то и знал об этом подробнее, кроме тибетских монахов, так это Богдан. А он сотрудничать не захотел.
– Ну и черт с ним, – зло процедил сквозь зубы Дроздов. – Справлюсь и без него!
Он вспомнил, как этой осенью недалеко от Твери впервые повстречался с Богданом. Может быть, не следовало томить его в подвале, тогда и на помощь можно было бы рассчитывать. Может быть. Но риск предательства со стороны бывшего чекиста вряд ли стоил имеющейся у него информации. К тому же он успел разболтать достаточно.
«Поздно теперь. Все. – Энкавэдэшник устало зажмурился и потер лицо ладонями. – Но если у Стаднюка не откроется никаких способностей, долго я дурачить Свержина не смогу».
* * *
Тремя месяцами ранее.
24 сентября 1938 года.
Тверь. Губернский отдел НКВД
Звук в телефонной трубке то и дело прерывался щелчками и треском, так что Дроздов еле слышал голос Свержина на другом конце провода.
– С кем связаться? – скривившись, переспросил Максим Георгиевич.
– Найди Тарасенко, секретаря тамошней комсомольской ячейки. Сигнал поступил от него. Разберись и доложи по возможности. Но в деревне телефона нет, так что действуй по обстоятельствам.
– Понял.
В трубке щелкнуло и послышался далекий голос телефонистки. Дроздов с облегчением повесил трубку. Услышав, что разговор закончен, в комнату вошел губернский комиссар. Был он тощим, лысым и носил большие круглые очки в золоченой оправе.
– Ну что, товарищ Бергер, пора мне ехать, – сказал Дроздов. – Спасибочко за содействие.
– Да что там! – отмахнулся комиссар, доставая папиросу из портсигара.
Он предложил табак и Дроздову, но тот отрицательно покачал головой.
– Не курю. А вот если бы вы дали мне парочку своих бойцов…
– Вот рад бы, Максим Георгиевич, да не могу. Приказа у вас нет, а с меня спросят за самоуправство. Обстановка сами знаете сейчас какая.
– Знаю, – вздохнул Дроздов.
– Но я вам скажу вот что. Тарасенко, который в деревне комсомольским секретарем, парень очень толковый. И предан делу, это я вам точно говорю. И боевит. Мы с ним год назад содействовали в поимке беглого. Хорошо он себя показал. И ребята при нем тоже не промах. Так что если насчет подсобить, это он завсегда. Можете на него рассчитывать.
– Добро. До деревеньки-то далеко? Карту я смотрел, да по ней разве поймешь, сколько пути…
– Ну, на автомобиле часа за два будете.
– Что ж! – Дроздов пожал комиссару руку. – Тогда я поеду. Хотелось бы засветло добраться.
Он покинул кабинет и, миновав охранника с винтовкой, спустился по скрипучим ступенькам крыльца. Во дворе отдела, рядом с огромной лужей, в которой плавали опавшие листья, стоял легковой «Студебекер», выделенный Свержиным для дальней поездки. Верный Сердюченко к вождению этой машины допущен не был, так что пришлось согласиться на водителя, назначенного начальством.
Неподалеку от «Студебекера» понуро топталась оседланная каурая кобыла. Рядом, сидя на чурбаке, курил красномордый мужик, исполняющий при отделе обязанности повара. А вот водителя нигде видно не было.
– Ты шофера моего не видал? – поинтересовался у мужика Дроздов.
– Да как же не видал? Он уже почитай как с полчаса в казарме крутится. У меня махорку пытался стрельнуть.
«Вот я ему стрельну… – мысленно пригрозил Максим Георгиевич и направился к боковой деревянной пристройке. – Так накурится, что из ушей дым пойдет».
Водителя он заметил сразу за углом, где тот весело балагурил с двумя сменившимися из караула красноармейцами. Один из них спросил у шофера:
– Так ты что, выходит, за ведьмами охотник? Вот уж не думал, что наркомат такими оказиями занимается.
– Дурак ты, – беззлобно буркнул водитель. – У нас дела особой важности, между прочим. Не по твоим соплям. Ведьмы, они, может, и не ведьмы, но вот враги трудового народа точно.
– Игнатьев! – рявкнул Дроздов так, что красноармейцы шарахнулись, а водитель побледнел. – Где тебя черти носят? Я тебя уже четверть часа найти не могу, а ты тут людям отдыху не даешь. То махорочку стреляешь, то небылицами кормишь. Заводи машину, пустобрех! А то и до ночи до места не доберемся. Всю дичь без нас побьют! Я тогда тебя самого вместо лося пущу, так и знай.
Красноармейцы пришли в себя и заржали, а Игнатьев пристыженно засеменил к «Студебекеру».
Когда мотор затарахтел, выпуская из выхлопной трубы сизые клубы дыма, Дроздов уселся на переднее сиденье и сильнее обычного хлопнул дверью.
– Что же вы меня, Максим Георгиевич, перед людями позорите? – насупился Игнатьев. – Разве мы на охоту едем? И впрямь ребята подумают, что я им байки рассказывал.
– Если бы Бог существовал, я бы на твоем месте молил его, чтобы они так и подумали, – прошипел Дроздов. – Потому что если они примут на веру твою трепотню, я тебя под трибунал отдам за разглашение служебной тайны.
– Так они же не враги народа! Красные бойцы!
– А это, как ты сам говоришь, не твоих соплей компетенция. Понял? Твое дело баранку крутить, а мое отличать шпионов от красных бойцов. Поехали! Карту хоть помнишь?
– Помню, помню! – произнес водитель. – Враз домчу!
– Ладно. Но еще раз замечу за болтовней, пеняй на себя. Понял? Болтун – находка для шпиона.
– Да как не понять! – Игнатьев тронул машину с места и выехал со двора.
Большую часть дороги ехали молча. Дроздов задумчиво глядел на желтеющую стену леса по краю проселка, а шофер потел, стараясь не увязнуть в оставшейся после дождей грязи. И хотя день выдался солнечным, но уже холодеющие лучи не могли подсушить набухший от воды чернозем и склизкую глину. Дорога оказалась совершенно разбитой и от постоянной тряски Максима Георгиевича начало клонить в сон. Но спать он себе не давал, так что к деревне подъехал совершенно измотанным.
