«Что за бред! – одернул себя энкавэдэшник. – Отдыхать надо больше, тогда не будет всякая чушь лезть в голову!»
– Ты бы хоть рассказал, что за знаки нашел, – окликнул он Михаила.
– Сейчас сами увидите, – буркнул провожатый. – Меньше полсотни шагов до поляны осталось.
И действительно, вскоре открылась большая поляна, почти свободная от деревьев – лишь две кривоватые березки корчились на поднявшемся ветерке. Максим Георгиевич огляделся и поднял воротник.
– Знаки вон там, – Михаил ткнул пальцем в пространство между березами.
Поляна заросла высокой травой, иногда под ногами хлюпало, и Дроздов промочил не только туфли, но и края брючин. Знаки, ради которых ему пришлось проделать столь неприятное путешествие, оказались выложенными из небольших камней линиями, вписанными в большой незаконченный круг. В общем-то, были это даже не знаки, а один большой символ, вроде пентаграммы, но гораздо более сложный. Камни величиной с кулак или два кто-то старательно собирал по всей поляне и выбрал почти все. По крайней мере под ногами их почти не попадалось.
Несмотря на то, что задания в отделе выпадали разные, такого Максиму Георгиевичу видеть еще не приходилось. Черные свечи, заживо разорванные козлы, девственницы со вспоротыми животами, груды пакетиков с кокаином, бутыли с кошачьей кровью – все это оставалось после того, как заканчивалось очередное расследование и очередная подпольная организация сатанистов или декадентов отправлялась частично в лагеря, а частично к стенке. Видел Дроздов и руны, начерченные копотью, а иногда и кровью на стенах. Видел чудовищные гравюры, от одного вида которых стыла кровь в жилах. Но вот чтобы кто-то в глухом лесу выкладывал из камней такую фигурину… Пожалуй, не зря он тащился в эту дыру из Москвы.
– Ничего здесь не трогали? – поинтересовался он.
– Не. Мы как с Семеном это место нашли, так и не трогали. Я на следующий день с оказией в город поехал, чтобы доложить, как положено.
– Другие-то деревушки далеко?
– Далеко. Но главное, что дороги досюдова нет. Это если кто нарочно к этому месту прикипел, тогда да. А так далеко. Мы с Семеном если бы не Черныша искали…
– Значит, это кто-то из ваших, деревенских, шалит?
– Да некому. Чего, на всю деревню шесть девок, четверо парней, с десяток баб и мужиков чуть больше того. Остальные все старики, они досюдова и не дойдут. Парням-то какие знаки? Им бы самогон глушить да девок за титьки дергать. Я их, знаете, прямо силком к светлому будущему тяну. В комсомоле-то только мы с Семеном, Алешка, Тихон да три девки. Остальные отсталые, тюрьма по ним плачет. Вот взять Игната, к примеру. Он с неделю назад пытался…
– Помолчи-ка, – скривился Дроздов. – Давай лучше я буду спрашивать, а ты отвечай покороче.
– Да я что? Как скажете.
– Значит, ты думаешь, что это дело рук чужака?
– Так точно и есть! – закивал Михаил. – Нашим-то некому.
– И где, по-твоему, этот чужак мог схорониться?
– Да шельма его знает, – парень пожал плечами и шлепком прибил комара на лбу. – Может, он и не один. Камней-то вон немало натаскали.
– Следить за поляной не пробовали?
– Не, – Михаил опустил глаза.
– Почему?
– Ну… Жутковато здесь ночью. Места дурные, как старики говорят. Гнилушки светятся, звуки непонятные. Не зверь, не птица, а не пойми что. Вам, городскому-то, оно, может, все далеким покажется, а мы тут живем и всякого наслыхались.
– Например? – Дроздов заинтересованно вздернул брови.
– Ну… – не очень охотно ответил Тарасенко. – Говорят, что вроде как с год тут объявилась какая-то нечисть. Кто-то что-то видал, кто-то что-то слыхал…
– Значит, это ты не сам решил в Москву звонить?
– Не, – признался Михаил. – Люди подначили.
– А знаки случайно не вы сложили? Для подтверждения, а?
– Не! Точно не мы.
– Верю, – кивнул Дроздов и присел на корточки. – У вас бы ума не хватило.
Внимательно осмотрев камни, Максим Георгиевич поднялся на ноги и несколько раз обошел сначала одну березу, затем другую.
– Вы на дерево залезали? – спросил он.
– Не! – покачал головой Михаил.
Сняв плащ и вручив его комсомольскому вожаку, Дроздов влез на березу и осмотрел таинственную фигуру сверху. Она определенно осталась незавершенной. И дело было даже не в том, что незавершенным был круг, в который вписывались пересекающиеся треугольники, а в том, что, судя по примятой траве, кто-то пытался провести линии сначала так, потом эдак, словно сам не знал, как будет правильнее.
– Дурные места, говоришь? – Он слез на землю и забрал у комсомольца свой плащ. – Поглядим, какие они дурные и кому эти ваши байки выгодны.
– Как так выгодны?
– Да так. Думаю я, что не с пустого места ваши россказни, что кто-то намеренно пугает деревенских, чтобы поменьше тут бродили. Усек? Вот и молодец. Теперь вот что. Сейчас я напишу записку шоферу, чтоб он перешел в твое распоряжение. Будешь сегодня для него начальником, и в твоем распоряжении целый автомобиль. Задача же у тебя вот какая. Возьми двух надежных ребят и езжайте сюда. Если у кого есть ружье или еще что, тоже возьмите. Может понадобиться. Будем караулить поляну.
– Ребята могут струхнуть, – неуверенно предположил Михаил.
– А зачем я тебе машину вверяю? На «Студебекере» да с шофером кто откажется покататься?
– Это да, – улыбнулся Тарасенко. – Могут искуситься.
Дроздов вырвал лист из записной книжки и нацарапал карандашом записку Игнатьеву.
– Все. Дуй, – поторопил он Михаила. – Девчоночек не катать! Ясно?
– Яснее некуда. Мигом здесь будем!
Тарасенко, пригибая траву, рванул через поляну и вскоре скрылся из виду в тени деревьев. В воздухе появилась чуть заметная синева, какая бывает перед самыми сумерками. Ветер затих, теперь кривые березки выглядели уставшими от припадка юродивыми – они склонили плакучие ветви к самой земле, иногда роняя в траву желтые листья.
Только теперь, в тишине и уединении, Дроздов мог ощутить место так, как привык это делать, – не слухом, не зрением, а какими-то иными чувствами. Как-то Свержин рекомендовал подчиненному не заниматься «этим шаманством», явно выходящим за рамки материализма. Но Максим Георгиевич совету не внял. Это «шаманство» передавалось у них в роду по наследству. Отцу оно позволило стать удачливым купцом в Нижнем. Да и сам Дроздов был удачлив. Сколько раз могли убить в Гражданку? И в крайних ситуациях Максим всегда полагался на свое звериное чутье. Чутье это пугало и его самого, потому что поднимало дыбом волосы на затылке и вызывало желание зарычать или завыть протяжно, как волк на луну: «У-у-у-у-у!»
Но Дроздов хоть и считал, что материализм – более выгодная вера, но не слишком доверял ей пока. Не умел выгодно пользоваться. И решил, что материализм еще молод и в силу младенческой узости не может воспринять мир во всем его бесконечном многообразии. А потому на людях изображая радикального атеиста, втайне он не рисковал отказываться от проверенных «шаманских» привычек.
