Было около четырех часов дня, когда «Студебекер» пересек околицу и покатил по размытой улочке между двух серых заборов. Местами дорога была подсыпана печным шлаком, чтобы сровнять особо глубокие лужи и промоины, мешавшие проехать телегам. За одной из калиток Дроздов заметил молодую женщину, вывешивающую белье на просушку по случаю погожего дня, и велел шоферу притормозить.
– Здравствуйте! – приоткрыв дверцу, окликнул он незнакомку. – Подскажите, как мне найти Тарасенко?
– Михаила, что ли? Или батю его? – Женщина оторвалась от работы, с удивлением разглядывая непривычную для этих мест машину.
– Комсомольского секретаря.
– Ну, это тогда Михаил. Обычно до обеда он в сельсовете, а сейчас должен быть дома. Вы поезжайте прямо. Вон, видите церковку? От нее по правую руку будет улочка, и на ней третий дом как раз Тарасенок.
– Спасибо, – Дроздов захлопнул дверь. – Слышал, Игнатьев, куда ехать?
– Слышал, слышал. – Шофер тронул машину и покатил в указанном направлении.
Возле старой, полуразрушенной церкви свернули на боковую улочку и остановились у третьего дома. Дроздов выбрался на дорогу, брезгливо кривясь и стараясь не запачкать туфли в курином помете.
Забор Тарасенок был крепок и сделан из трехвершковых досок, свезенных скорее всего с местной лесопилки. Одних гвоздей на такой забор должно было уйти никак не меньше четырех фунтов, о чем Дроздов как само собой разумеющееся сделал в голове пометку. Никогда не знаешь, когда эта пометка сгодится, но, как правило, пригождались они всегда. Рано или поздно. Подмечать чужие промахи, слабости и страстишки давно вошло у Максима Георгиевича в привычку.
Почуяв чужака, за калиткой залаял огромный лохматый кобель. Он лязгал цепью, сверкал глазами и скалил зубы. Скрипнула дверь дома, и на крыльце показался крепкий старик. Одет он был в галифе и скрытую под застегнутым пиджаком рубаху. На голове кепка, на ногах сверкающие сапоги.
– Цыц, шельмак! – рявкнул он на собаку и подозрительно оглядел Дроздова. – А ты кто будешь?
– Я из Москвы, – представился Дроздов, доставая и разворачивая документ. – Из Наркомата внутренних дел. Зовут меня Максим Георгиевич Дроздов.
– Начальство, значит, – без всякого трепета усмехнулся старик, покосившись на бумагу. – К моему пожаловал? Дома он. Щи хлебает. Проходи во двор. Цыц, говорю! Вот я тебя сейчас! – Хозяин топнул ногой, и кобель, поджав хвост, ускользнул в конуру, выставив наружу лишь кончик носа.
Старик провел энкавэдэшника в прибранный дом, где за столом на кухне склонился над миской крепкий парень лет двадцати трех – откормленный громила, какие в Нижнем по зиме ходили к реке биться стенка на стенку. Он работал ложкой, как веслом, зачерпывая щи, громко чавкая и сопя.
– Это к тебе, – оторвал его от еды старик. – Товарисч из Москвы.
Молодой Тарасенко вздрогнул и обернулся.
– Товарищ Дроздов, – протянул руку Максим Георгиевич. – А ты, как я понимаю, Михаил?
– Да, – парень суетливо отложил ложку и не менее суетливо ответил на рукопожатие.
Было видно, что вся вычислительная мощь его мозга была направлена на решение единственной задачи – можно ли при высоком начальстве вытереть рукавом щи с губы или нет.
– Утрись! – усмехнулся старик, протягивая сыну полотенце, расшитое петухами.
Тот промокнул губы и счастливо улыбнулся.
«Как мало надо человеку для счастья, – с неприязнью подумал Максим Георгиевич. – Особенно в таких дремучих местах».
– Я бы хотел, не откладывая, осмотреть место, о котором шла речь, – вслух сказал он.
– Да! – Комсомольский вожак подскочил с табурета. – Это неподалеку, сразу за ручьем. С полчаса ходу будет.
– Я на машине, – ответил Дроздов. – Идем, Михаил, покатаемся.
Он вышел во двор, ожидая, когда молодой Тарасенко наденет сапоги. Кобель уже осмелел и высунул голову из конуры целиком. Дождавшись Михаила, Максим Георгиевич усадил комсомольца на переднее сиденье «Студебекера», а сам сел позади.
– Будешь Игнатьеву дорогу указывать, – велел он, откидываясь на спинку.
– Туда! – комсомолец махнул рукой вдоль улицы. – Проедешь мимо коровника, а за ним направо.
Игнатьев скривился и тронул машину с места. «Студебекер» медленно покатился по улочке, скрипя рессорами, а Дроздов закрыл глаза, чтобы не видеть плетней, заборов, тощих собак и роющихся в грязи кур. Машину трясло на ухабах.
Минут через десять шофер окликнул начальника:
– Максим Георгиевич! Я не знаю, провалится под нами этот мост или нет.
Пришлось открыть глаза. Мостик через ручей выглядел жалко.
– А чего он провалится? – удивился Михаил. – Телеги тут уж такие груженые проходили!
– Далеко до места? – спросил Дроздов.
– Да не очень.
– Тогда пойдем пешочком.
Максим Георгиевич выбрался из машины первым и со вздохом оглядел свои туфли. На безупречно черной коже отвратительной коричневой коркой выделялась грязевая окантовка.
«Словно по дерьму целый день ходил», – безрадостно подумал он.
Тарасенко, вылезая из «Студебекера», крепко шарахнулся головой о дверную кромку.
– Тесноватенький автомобиль, – потер он макушку. – Хоть и буржуйский.
– А что, буржуйские должны быть просторнее наших? – покосился на комсомольца Дроздов.
– Конечно, – не моргнув глазом, ответил Михаил. – Буржуев вон какими толстопузыми рисуют.
Он повел энкавэдэшника не по дороге, а по заросшей подлеском тропе.
– Так короче, – пояснил комсомольский вожак. – Раз уж все равно на автомобиле не едем, так чего зазря сапогами грязь месить?
«Если он вызвал меня из-за какой-нибудь чепухи, не стоящей внимания отдела, я его самого заберу, – твердо решил Дроздов. – Доски на заборе точно ворованные. Да и без досок найдется за что комсомольского секретаря к стенке поставить».
Шли минут двадцать, не меньше. Солнце начало клониться к закату, окрасив осенний лес цветами золота и крови. Странное предчувствие овладело Дроздовым, словно весь мир вот-вот останется позади, а впереди его ждет граница чего-то неведомого, а может, и страшного. Сердце заколотилось сильнее, а рука сама по себе потянулась к карману с «наганом».
Здоровяк Михаил ломился через кустарник, не оборачиваясь, лишь иногда шлепал себя по щеке, отбиваясь от назойливых комаров. Неожиданно для себя Максим Георгиевич вспомнил байки про упырей, какие няня рассказывала ему долгими зимними вечерами. Так и представилось, что вот сейчас зайдет солнце, и Михаил из комсомольского вожака превратится в вурдалака с клыками. То же самое будет с его отцом и с бабой, которая развешивала белье, и со всеми другими жителями этой богом забытой деревни. Все они здесь упыри.
