— Слава, мы не сможем унести всю воду. Придется часть оставить.
— Здесь нет ничего более необходимого!
— Мы не унесем.
— Я возьму!
— Оставь. Ты свалишься, и она тебе вообще не будет больше нужна.
— Я не сдвинусь с места, не забрав всей воды, Ричард!
— Ночью пить так не хочется — потеря воды снижается, когда холодает.
— А ты думаешь о дне?! Гореть на солнце, иссыхая от жажды — мучительная смерть!
— Слава, мы не доживем до рассвета, если за ночь не найдем…
— Ричард, ты реши, наконец, — апатии ты поддаешься или на риск идешь! Выбери что-то одно! А то ты мне мозги морочишь! Сейчас мы возьмем все, что можем взять сейчас! По ходу — оставим все, что не под силу станет тащить! Пока мы можем тащить всю воду — потащим всю!
— Нам еще и оружие нести.
— На одного четыре бутылки, один автомат, три магазина и патроны еще на три — все.
— Тяжело.
— Ничего, Ричард, справимся. За ночь на запад порядком продвинемся — уверен, километрах в тридцати на что-то да наткнемся.
— А что в тридцати километрах на запад?
— Не знаю еще. Просто, мы идем на запад и за ночь пройдем примерно столько.
— По песку и камням? С нагрузкой и раненые?
— Ричард, не надо мне дух опускать. Все равно не выйдет у тебя. Давай вставай. Пошли.
Я поднял руку, останавливая британца, и свалился на колени — Ричард рухнул рядом, бросая оружие.
— Передохнем чуток и…
— Слава, мы и часа не идем, а…
— Просто ремень плечо трет. А на другое — не перекинуть из-за… Откуда они только кислоту взяли?
— Надо заночевать.
— Да ты что? Солнце взойдет и мы…
— А можешь дальше идти?
— Могу. И тебя заставлю. Вставай!
Я, напрягая волю, поднялся, вытягивая за руку обессилившего британца. Потащились в темноту, поддерживая друг друга, как старые товарищи, а не только что встретившиеся враги.
— Мы с тобой будто со славной попойки возвращаемся.
Британец тихо усмехнулся сквозь зубы.
— Да, только я еще ни разу не упивался до такого скотского состояния.
— Ничего, все еще впереди — вот вернемся и напьемся.
— А ты как русский, наверное, пить умеешь?
— Умею и тебя научу, Ричард. Я раз выхлестал в гордом одиночестве…
— Один пьешь?
— Специфика профессии — нельзя мне просто при людях напиваться. Для дела опасно.
Ричард кивнул, и мы умолкли, сосредотачиваясь на дыхании, сбивающимся теперь от каждого неверного шага.
Англичанин бросил вещи без предупреждений.
— Стой, Слава! Надо дух перевести.
Я и так остановился в шаге от него. Я тоже больше не могу.
Сели рядом — бок о бок и поближе друг к другу. Похолодало ощутимо, и ветер остыл, пробирая насквозь. Он заносит нас хрустящим на зубах песком, пронизывая до костей и заставляя стучать зубами. Только все равно — не пекло. Нет ничего страшнее пекла и палящего солнца в пустыне. Ничего страшнее нет…
— Ричард, повязку сними…
— Сменить?
— Не на что менять. Просто, песок надо стряхнуть — а то он всюду.
— Может, промыть?
— Да ты что? Холодно же.
— Слава, а днем мне и в голову не приходило, что я ночью так промерзну.
— Здесь так всегда. Кажется, за день настолько раскалишься, что ночь напролет шпарить будешь, как печка, а нет — ночью мерзнешь, как зимой в тайге… будто тебя голым в снег бросили.
— Ты из Сибири?
— Нет. И вообще… Мне такие вопросы задавать не стоит — все равно правду не скажу.
— Специфика профессии?
— Точно.
— Ясно, связист…
Ричард понурился, сводя плечи. Я провел рукой по пропыленной голове, посмотрел на покинувший меня клок выгоревших волос.
— Бегут крысы…
— Крысы?
— С тонущего корабля бегут, сволочи. Ничего, починю корабль — вернутся. А вот зубы вставлять придется новые.
Уставились с ним оба на ясные звезды — яркие они здесь, как нигде.
— Слава, а как ты сюда попал?
— И не спрашивай…
— Ясно… И ты не спрашивай…
— А я и не спрашиваю…
А что спрашивать? Он мне и так все выложит, что накипело. Еще вернее расскажет без вопросов — никуда не денется. Приперло ему поделиться информацией, пусть и с вражеским разведчиком. Перед смертью всегда так — правду хочется сказать, хоть кому-то душу излить.
— Это отец Элизабет постарался… Он меня давно устранить старался — отправить подальше от дочери.
— А что так?
— То, что я не лорд…
— А… Это серьезно.
— А твоя девушка высокого происхождения?
— Только по поведению. Гордая, как пани из старой шляхты — из воинского сословья.
— А ты не из шляхты?
— А я вообще — не литовец… наверное.
— Ты что, не знаешь, кто ты по происхождению?
— Понятия не имею… Я же не англичанин.
— У меня в роду саксы были и шотландцы — по линии отца.
— Ясно.
— Ты же не можешь совсем ничего о своих предках не знать?
— Почему же? Могу. Что-то знаю, конечно, только…
— У тебя, значит, наследственная склонность к секретности?
— Точно. Мне не понятно, что за пристрастие у вас в историях предков копаться?
— Знаешь их, знаешь и себя.
— Отчасти только. Просто и на них, и на тебе наклеено полно показухи, за которой правду сложно рассмотреть. Видимость вокруг одна. Все вообще — видимость.
— Да нет, не все.
— А ты на меня посмотри. Я русский, похожий на немца и периодами кажущийся литовцем или англичанином. Перевернул пустую стопку — и стал русским, взял вилку в левую руку — и стал англичанином. Стал выглядеть и мыслить, как немец, и стал — немцем в чужих глазах… в своих и в чужих. Ты тот, кем считаешь себя. А другие считают тебе тем, кем ты считаешь, называешь и показываешь себя.
— Я с тобой не согласен. Люди видят нас настоящих.
— Да ничего подобного. Люди видят только то, что перед глазами. Просто, только это и есть — то, что перед глазами. А все остальное есть только — в голове… в твоей и в чужой голове. Вот показал бы ты отцу-аристократу поддельные документы с кучей запутанных саксонских и шотландских корней — он бы тебя с распростертыми объятьями встретил, а не пинком под зад послал.
— Только это была бы — подделка.
— И что? Главное, — результат. Ты все свое возьмешь — и леди, и…
— Леди ложью не завоюешь.
— Да ладно… Будет твоей — и глазом моргнуть не успеешь.
— Я сказал — не завоюешь, а не — не затащишь в постель.
— А разница, Ричард?
— Ты бы стал носить незаслуженную награду?
