— Да ладно… Будет твоей — и глазом моргнуть не успеешь.
— Я сказал — не завоюешь, а не — не затащишь в постель.
— А разница, Ричард?
— Ты бы стал носить незаслуженную награду?
— Для дела — стал бы.
— Для дела… Я Элизабет добиваюсь не для дела.
— А для чего же?
— Я люблю ее.
— А это что, не дело?
— Нет. Это другое… Это…
— Думаю, усложняешь ты все.
— А ты — упрощаешь.
— У меня и так служба сложная и жизнь запутанная — мне нужно хоть что-то простое и ясное.
Англичанин задумался. Я — тоже.
— Слава, ты встать можешь?
— Могу.
— А идти?
Я уронил голову на руки, упертые в колени.
— Нет, не могу.
— Мы останемся здесь…
— Пока останемся.
— Слава, ты только не молчи. Не дай мне заснуть. Темно кругом, холодно, пусто и… Я еще не готов…
— Ко сну?
— Не язви, Слава, я серьезно. Стоит мне заснуть, я — не проснусь.
— Да верно все — есть риск. Надо нам поочередно спать. Тогда у одного есть шанс другого растолкать, если его сон слишком далеко зайдет и чересчур глубоким станет. Заметно это — пульс снижается и…
— Если заснет один — заснет и другой.
— Мы не отдохнем, не выспавшись, и не сойдем с места.
— Слава, я не понимаю… Ты еще надеешься? По-настоящему, еще надеешься?
— А ты что?
— Я понял, что погибну, когда попал к ним.
— А я не понял. И не пойму, пока не погибну. И вообще… Зачем ты пошел, если решил, что не нужно идти?
— Согласись, что такая смерть все же лучше. Лучше — в пустыне, чем в плену, лучше — ночью, чем днем.
— Согласен. Только еще лучше — вообще выжить и выбраться. Спи, я постерегу. Я не засну — пораскину пока мыслями.
Англичанин спит тревожно, но все же — спит. Я себе сна не позволю. Не верю я ему — врагу. Ему — простому летчику-истребителю — к нам в плен попасть не так страшно, как мне — к ним. Меня больше беспокоит не смерть во сне, а наше обнаружение моими врагами. Я в таком состоянии — могу не выдержать допроса. Нельзя мне на допрос попасть, когда в голове испепеленный и выстуженный мрак, а не четкие ответы, когда сил терпеть тяжкую тягомотину с жесткими вопросами просто не осталось. Нет, не получат меня англичане. Я взял на себя ответственность и буду держать ответ. Не откажусь я от долга, несмотря на то, что мне предстоит тащить его на плечах гнетущим грузом, повинуясь выпавшей мне по причине провинности тяжкой участи. Потребуют обстоятельства выбирать — про сохранение своей шкуры забуду, вспоминая про ответственность. Секреты государства стоят и моей бесславной и безвестной смерти, и его — Ричарда.
Раньше еще силы оставались, раньше еще думал — придем мы на их базу, а не на нашу — сдамся. А теперь решил, что я к ним в плен не попаду никак. И решил — твердо. Англичанин об этом знать не должен — и не узнает. Он мне, конечно, лично уже не враг, хоть еще и не друг. Только на деле он мой — враг и никогда не станет моим — другом. Я могу позволить себе терпение к нему, даже уважение, но не больше. Он пойдет в расход, когда этого потребует государство… как и я… как каждый, кто окажется в моих руках.
Услышав шум винтов, присыпал песком спящего британца и упал лицом вниз, поспешно скрывая в пыли оружие и другое снаряжение. Я не скажу ему про вертолет. Пока не буду уверен, что вертолет наш — не скажу ни слова. Рассчитывайте на меня, Игорь Иванович, я не подведу. Когда дело серьезно — я никогда не подвожу. Эх, Агнешка… Непросто между тобой и государством выбирать — поэтому выбор просто не стоит, поэтому я его себе просто не даю. Для тебя я и так натворил дел, отойдя в сторону от долга. Только тогда дело не так обстояло. Теперь я себе не позволю такой крюк дать — теперь я тайны государства под угрозу поставлю такими обходными действиями. Теперь шум винтов вышибает у меня из головы и тебя, и Войцеха, и… всех, кроме Игоря Ивановича.
Толкнул британца — он просыпается долго, двигается совсем вяло.
— Пошли. Надо хоть десять километров отмерить, пока солнце не встало. Оно взойдет так же резко, как зашло. Не должно оно нас врасплох застать.
— Все равно — застанет.
— Песком защищаться будем. Он нас от солнца спрячет — водой обольемся, песком обдадимся, и порядок. А на остановках зароемся в него просто — он только поверхностно раскаляется.
— У нас ни сил, ни лопат нет.
— Ричард, сказал же — не опускай мне дух.
Я промыл гноящийся глаз, заправился антибиотиком и подхватил оружие, ожидая Ричарда. Только бы батарейки у меня не сдохли, кончится у меня энергия — мы пропали. Англичанин нагрузку на себя принял больше моей, хоть и не подозревает об этом, — только он ее без моих толчков не потянет. А у меня и на толчки энергии едва достает. Черт…
— Давай живее! Вставай!
Солнце жжет. И ветер жжет, как солнце. Обжигает все — излучение и песок… все обдирает кожу, вытягивая воду. А вода кончается.
— Видишь теперь, что я прав был, взяв с собой всю воду, что была.
— Прав был я, утверждая, что мы обессилим, таща ее, и с силами потеряем время. Мы потеряли ночь, а теперь — теряем воду в жаре.
— Пятнадцать километров все же отмахали. Полпути прошли — пути, намеченного в плане. Пополам и правоту поделим.
— Слава, нужно бросить оружие.
— Я ему предан так, что только оно меня бросить может.
— Я больше не могу.
— Идем.
— Подожди. Остановись…
— Идем!
Вспомнил вертолет, и в голове все, как винтом, порезало отчаянье. Батарейки кончились. Боль стучится все громче, и я открываю ей голову, как дверь, думая только о ней. Суставы не гнутся и…
Британец упал лицом в горячий песок рядом со мной — прямо в пыль, прямо на камни. Солнце дерет спину так, будто кожу сдирают. Я готовлюсь принять достойный конец, отдав последние силы сдерживанию вламывающейся в голову боли.
— Я не встану, Слава.
— Встанешь.
— Ты тоже не встанешь.
— Встану. По крайней мере, постараюсь.
— Никогда не думал, что умру так.
— А я, Ричард, все время думал, что именно так умру. Иной смерти, не такой сильной и могучей, меня просто не заполучить и в угол не загнать.
— Я никогда не думал, что проживу такую жизнь.
— А я думал, что именно такую и проживу, — иначе и быть не могло.
— Ты ни о чем не жалеешь?
— А смысл, Ричард?
Он мрачно усмехнулся в песок, сдувая пыль и сухо кашляя.
— Я так и не получил в жизни желаемого… ни женщины, ни ордена.
