можно!
Я стянул с руки перчатку, прислонил ладонь к холодной крышке и произнес:
– Ты свободен. Иди с миром!
Кино на этот раз мне не показали, как видно фильмы, связанные с неоднозначными сущностями, предназначены только для ограниченного показа. Впрочем, я не расстроился совершенно, поскольку давно понял, что не все и не всегда стоит знать.
Огненный смерч ввинтился в еловые лапы, стряхнув на меня снежный водопад, и исчез без следа.
– Все, – я глянул на Арсения. – Давай открывай.
Тот лихо сковырнул массивный замок ломом, а после Марфа, обогнав всех, откинула с ларя крышку.
– Не поняла, – секундой позже произнесла она, причем с какой-то просто детской обидой. – А где? Это, что ли, счастье?
В ларе лежали четыре неказистых игрушки, две из которых были тряпичные, две деревянные. И те и другие были сработаны грубо, явно не фабричным способом.
– Эва как, – глянул внутрь ящика и Лесной Хозяин. – Лучше бы я спать лег. Вот одна сумятица из-за вас, из-за ведьм. Тьфу.
Кукла, судя по косичкам, когда-то светлым, а теперь серо-грязным. Деревянная собака. Хотя, может, и волк, поди пойми. Деревянный же солдат с ружьем, более всего похожим на фузею. Тряпичный заяц. Не скажу, что набор странный, по идее, именно такими игрушками, скорее всего, забавлялись дети девяносто-сто лет назад. Городские – нет, там уже индустрия работала, да и то наверняка в основном в столицах. А остальные вот такими куклами да солдатиками и играли.
И еще. У них всех есть петельки сверху, словно для того, чтобы…
Хитро придумано! Вроде все на виду, а поди догадайся.
– Этот мой, – я взял солдата. – Надеюсь, никто не против.
Марфа коротко глянула на меня, насторожилась и цапнула из ларя куклу.
– Арсений, что тебе? – поторопила она оборотня, который чесал своей лапищей в затылке.
– Так вот, волчара. Они какая-никакая, а нам родня. Не зайца же брать?
– Заяц мой, – согласился с ним лесовик, забирая последнюю игрушку. – И чего теперь с ними делать станем? Тетешкать?
– Не-а, – качнул головой я. – На елку вешать. Что еще с игрушками в Новый год делать?
Слова я подтвердил делом, и бравый гвардеец, покачиваясь, повис на еловой лапе.
Через минуту остальные куклы составили ему компанию, и как только заяц последним украсил елку, моя голова закружилась так, что я моментально перестал понимать, где верх, а где низ, а после вообще вроде как сознание потерял.
Продлилось, правда, это ощущение недолго, несколько секунд, но, когда чувства ко мне вернулись, я понял, что нахожусь совсем не на лесной поляне. Но и обычным то место, где я оказался, назвать было нельзя. Впрочем, и необычным тоже. Просто потому, что свой собственный дом необычным не является.
Только это не тот дом, где сейчас жили мои родители, нет. Это квартира, в которой прошло мое детство. Мы уехали из нее, когда дела у отца пошли на лад, причем настолько, что его семье безопаснее стало жить в частном доме. Его проще охранять. Но до того мы обитали вот здесь, в обычной квартире типового дома. Тут я начал ходить, говорить, здесь открывал для себя мир, испытывая первые детские радости и горести.
– Валерка, скоро папа придет! Он уже у подъезда, – впорхнула в комнату мама, держа в руке массивную телефонную трубку с выдвижной антенной. – Неужели хоть этот новый год мы встретим все вместе? Я уж и не надеялась!
Какая она… Молодая? Нет, она у меня всегда молодая, но я ее с такой прической почти и не помню. Разве что на фотографиях видел, тех, где мне года четыре или около того.
В этот миг мама, улыбаясь, подхватила меня под мышки, и мы закружились на месте. Вместе.
– Полетели, полетели, – приговаривала она улыбаясь. – Да?
В полете я видел знакомую стенку, здоровенный телевизор с выпуклым экраном, тахту, на которой вроде любил играть в солдатиков, и украшенную десятками шаров елку.
– Ну, кто тут весь год себя хорошо вел? – раздался из коридора голос отца, а следом за тем появился и он сам, держа в руке красный мешок. – А?
– Валера! – гордо заявила мама, опуская меня на пол, причем выяснилось, что ноги меня не особо держат. – Год – не год, а сегодня точно. Он кашу ел, спать днем лег вовремя, соседскую собаку не дразнил и снегом в девочку Катю не кидался.
– Молодец, – очень серьезно сказал отец, достал из мешка большой красный автомат и протянул мне. – Тогда вот тебе подарок. Вещь! Смотри, как настоящий!
– Опять ты ребенку оружие даришь, – недовольно сказала мама. – Ну мы же договаривались?
– Нормально, – рассмеялся батя. – Он мужик, хоть и маленький еще. Оружие – самый тот подарок. Да вон, смотри, уже осваивать начал.
Батина ладонь опустилась мне на затылок, а мама обняла его.
И в этот момент мне стало так хорошо, как, наверное, никогда в жизни не было. Вот только горло перехватило так, что дышать стало трудно. Узнал я этот автомат. Оно и не странно, он для меня всегда ассоциировался с моим детством. Он и сейчас лежит в родительском доме, давно не стреляющий, да и не сильно красный, словно полинявший. Но я все равно его сам не выбросил и маме этого сделать не дал. Это же мне батя подарил, как можно? Нет, он мне потом еще много чего покупал, но именно этот автомат стал первым подарком, который я помнил. И самым важным, наверное.
Вспышка – и вот я снова на поляне, а рядом стоит Марфа, которая вытирает слезинки из уголков глаз, ошарашенный Арсений и отчего-то запечалившийся лесовик.
– Вы где были? – удивленно спросила у нас Стелла.
– Не соврал Мороз Иванович, – ответил я за всех. – Он на самом деле дал нам счастье, то, о котором каждый из живущих на свете хоть раз да мечтал. Только нам оно перепало, в отличие от остальных. Пусть немного, но все же.
– А что хоть за счастье? – спросила Воронецкая, которая отчего-то испуганно смотрела на плачущую Марфу.
– Мы смогли вернуться туда, куда нет возврата, – шмыгнула носом Марфа. – В свое детство. Просто, когда мы там были в прошлый раз, то не понимали, что вот это настоящее счастье и есть. Потом осознали, а уже все, поздно.
– Оно того стоило, – подтвердил оборотень. – Стоило.
– Верно, – вздохнул лесовик.
И в этот самый момент елка, на которой все так же болтались четыре игрушки, вспыхнула разноцветными огнями.
– А это, надо полагать, бонус, – рассмеялся я. – Только уже не от Мороза Ивановича, а от Деда Мороза. Сдается мне, он уже в курсе,
