Незнакомец махнул рукой.
— Машет, — доложил Киря. — Он нам машет.
— Он один?
— Вроде, да. — Киря ошибочно принял вопрос на свой счет.
— Стас? — Гришко повернулся к более компетентному наблюдателю.
Стас снова всмотрелся в темноту пещер. Покачал головой:
— Нет, не один.
В норах были еще люди. И у этих людей оружие было. Но эти наружу пока не выходили. Прятались.
— Парламентер, что ли? — пробормотал Гришко.
Чужак ловко спустился по склону. Остановился на дне провала под горой, однако ближе к субтеррине подходить не стал. Снова помахал руками. Словно…
— Кажется, он зовет нас, — сообщил Киря. — Приглашает, типа.
— Точно переговорщик. — Гришко насупился. — Кому-то придется выйти.
Кому? Стас покосился на полковника. Тот размышлял недолго.
— Катя, — Гришко снова склонился к микрофону внутренней связи, — на выход.
— Почему она? — вскинулся Стас.
— Почему я? — испуганно спросила Катя.
Ни ему, ни ей Гришко отвечать не стал. Не дело полковника отчитываться перед подчиненными. Да и так ведь все понятно. Террасонар не работает, а от акустика без акустической аппаратуры на борту пользы мало, поэтому Катей можно рискнуть. Такова безжалостная логика полковника. Сейчас Катя стала наименее ценным членом экипажа. Тем более, что и акустика, и акустику с лихвой заменяют особые способности Стаса.
— Пойдешь одна, — распорядился Гришко. — Возьми противогаз, «химзу» и рацию. Оружие не бери.
— Но я…
— Не волнуйся, — полковник не дал ей сказать. — Киря прикроет. Просто передашь рацию этому типу и можешь возвращаться. А мы уж с ним дальше как-нибудь сами перетрем.
* * *
Под широким, с двумя большими фильтрами на скулах респиратором, огромными очками с зеркальной поверхностью и туго затянутым капюшоном лица собеседника видно не было. Даже глаз за стеклами не разглядеть. А глаза у человека, особенно незнакомого, — это главное. Если вместо чужих глаз видишь собственное отражение, закрадывается сомнение: а человек ли это вообще?
В своем противогазе с незатемненными окулярами Катя чувствовала себя почти голой.
— Салам, — обратился к ней местный со странным приветствием, в котором Кате послышалась насмешка. Потом добавил: — Привет, что ли?
Голос у незнакомца глухой, низкий и сиплый. Может быть, от природы такой, но скорее — из-за респиратора.
— Здрасьте, — растерянно отозвалась Катя, нервно сжимая рацию.
— Баба?! — удивился незнакомец.
Наверное, по голосу ее пол оказалось распознать легче, чем по мешковатой «химзе». Катя снова почувствовала себя голой.
— Вот, — она протянула рацию. — Командир велел передать.
— Угу, — незнакомец не спешил брать рацию, и Кате было неловко стоять вот так, с протянутой рукой. А еще ей было страшно. Страшно до боли в затылке.
— Значит, твой командир посылает на переговоры женщин? — затянутая в капюшон голова незнакомца чуть качнулась. — Вай-вай, как нехорошо!
Нехорошо, кто бы спорил. И кто бы втолковал это полковнику?
— Вы поговорите с ним. — Катя подняла рацию чуть ли не к зеркальным очкам собеседника.
— Поговорим-поговорим… — а он словно и не замечал прямоугольной коробочки с толстой упругой антенной. — Только сначала — с тобой.
Стало ясно: все будет не так просто. Катя обреченно опустила уставшую руку. Долго держать на весу рацию и тяжелый рукав «химзы» было утомительно.
Человек, стоявший напротив, наверняка скалился сейчас под своей респираторной маской. Катя, конечно, не видела этого. Но знала: он улыбается, он смеется, он потешается над ней и ее страхом.
— Вы… вы здесь живете? — спросила она. Просто потому, что нужно было хотя бы что-то спросить. Так ей казалось.
— Ну, как тебе сказать? — под респиратором перхнуло. — Некоторые считают, что здесь жить невозможно. Что здесь люди умирают… Но на самом деле здесь удобно и жить, и быть мертвым. Здесь хорошая защита. Слава Аллаху и Святой Троице, у нас тут все в порядке.
В руке Кати ожила рация.
— Спроси, что это за город, — прохрипел голос Гришко. — Спроси, это Казань?
До чего же она сейчас его ненавидела, этот голос и этого человека, выгнавшего ее из-под защиты титановой брони. Ненавидела, но послушно спросила. Попыталась спросить, вернее.
— Это… — начала она.
Ее перебили:
— Да, это Казань. То, что от нее осталось. Там, — незнакомец в респираторе указал на гору, — то, что осталось от Зилантова монастыря. Или Успенского, если тебе это о чем-то говорит. А эта воронка, — казанец обвел руками котловину, в которой они находились, — и наши лазы, — он, не оглядываясь, махнул назад, где в склонах зияли темные пещеры, — то, что осталось от старых подземелий.
«Значит, все-таки не пещеры, — подумала Катя. — Ходы какие-то. Туннели, может быть».
— Здесь был многоярусный бункер, — добавил собеседник. — Теперь его нет. Прямое попадание…
Он хмыкнул, увидев, как дернулась Катя:
— Не боись, заряд не атомный. Вакуумный. С радиацией все более-менее в порядке.
— Это Казань, — сказала Катя в рацию, нажав тангетку.
Рация молчала. Катя тоже не говорила ни слова.
— А что? — хмыкнул казанец. — Думали, у нас только мечети и минареты? Нет, у нас тут всего хватает. Хватало…
И снова Катя не знала, что сказать.
— Ладно, давай, — казанец взял, наконец, рацию. — Хватит играть в испорченный телефон.
Катя с радостью избавилась от прибора, который, казалось, жег ладонь через резиновую перчатку.
— Ну… я пойду. А вы тут сами… без меня. Да? — она повернулась, едва сдерживаясь от желания сорваться с места и побежать к субтеррине.
— Нет, — на резиновое плечо «химзы» легла резиновая перчатка. — Не спеши. Останься пока.
Внутри у Кати все опало. Она с тоской глянула на «крота». Потрепанная исцарапанная махина была недалеко, но резиновые пальцы держали крепко. Да и голос у казанца был такой…
«Не отпустит», — поняла Катя. И еще поняла кое-что. Этому, в респираторе, сейчас нужен не столько переговорщик, сколько заложник. Заложница, каковой, по всей видимости, ей и предстоит стать.
— Слышь, ты, который телок на переговоры посылает, теперь давай с тобой полялякаем, — предложил местный в рацию.
— Сначала отпусти девчонку! — грозно прохрипел голосом Гришко маленький динамик.
Катя поморщилась. Конечно, хорошо полковнику сейчас быть грозным там, за титановой обшивкой. Она бы тоже так смогла.
— Хочешь получить девку обратно? — серьезно, даже очень серьезно поинтересовался чужак. — Действительно хочешь?
