Он и впрямь не слишком напоминал живого. Тонкий, болезненно худой мужчина лежал, укрытый простыней, занимая от силы треть койки. Костлявые руки с сильно выделяющимися суставами не шевелились, грудь ровно вздымалась и опадала. Волосы на голове были коротко острижены, подбородок гладко и тщательно выбрит. Было видно, что, несмотря на общее болезненное впечатление. За пациентом ухаживают. И все-таки этот бледный исхудавший человек никак не мог в сознании Учики увязаться с образом полковника, отца такой девушки, как Эрика. Юноша, стыдясь разглядывать, опустил глаза.
- Здравствуй, папа, - сказала Андерсен, и Отоко впервые услышал такой ее голос. Без напускной суровости, без агрессивной напористости, даже без усталой грусти. Сейчас Эрика заговорила не как свирепый демон, с которым Учики был знаком все эти месяцы, а как нормальная семнадцатилетняя девушка. Очень милая семнадцатилетняя девушка, совсем не похожая на Эрику Андерсен.
Человек на постели ничего не ответил. Его глаза, такие же синие, как у дочери широко раскрытые, следили за ней. Девушка пересекла палату и присела на крохотный стул, будто специально поставленный у изголовья рядом с пустой капельницей. Учики, застывший в дверях, смотрел на улыбающуюся цветущую красавицу, в которую вдруг превратилась его спутница. Он всегда признавал за Эрикой красоту, но в этот момент она словно расцвела, сбросив неосязаемую, но тяжелую паранджу. Было непонятно, кто светит ярче - солнце за окнами или дочь, навещающая отца.
Именно сейчас, глядя со стороны, Учики понял, как сильно Эрика любила родителя. Ни тогда, когда обрезала волосы, вспоминая попытку убийства, уложившую полконика на эту койку, ни в минуты слабости, когда не хотела умирать сама - никогда до сих пор Андерсен не была такой... живой.
- Как ты? - спросила девушка. - Доктор сказал, ничего?
Полковник Андерсен вновь не издал ни звука и не шевельнулся. Только глаза шевельнулись, когда он словно обнял взглядом дочку. Мужчина моргнул, выражая согласие. До Отоко дошло: полковник был парализован.
- Ты уже сегодня ел? - Эрика заговорила чуть строго. - Ты ведь знаешь, что тебе нужно есть как следует.
И вновь последовал взгляд, сказавший больше, чем любой жест. У Андерсена были удивительно выразительные глаза. Вся сила, ушедшая из тела, словно сосредоточилась в этом глубоком синем взгляде. Он одновременно признавал правоту дочери и выражал недовольство легким менторским тоном родного дитя. Без единого звука. Даже Отоко, видевший этого человека впервые, понимал его. Эрика же явно привыкла читать отцовский взгляд.
- Никто не безобразничает? - продолжила интересоваться девушка. - Доктор Филгуд, медсестры, другие врачи? Нет? Хорошо. А сам? Не отказываешься кушать? Нет? Тоже хорошо. У меня все вроде как неплохо. Учусь, никто не трогает. Да, Милика убирается регулярно, готовит тоже. Все в полном порядке, пап. Недавно, правда, чуть не...
Она говорила и говорила, не останавливаясь. Как будто не желая замолчать и тем самым обозначить паузу, когда отец не сможет ответить, Эрика рассказывала обо всем на свете: о школьных делах, о мелочах, увиденных в автобусе, на улице, в парке... Иногда она спрашивала какую-нибудь ерунду и, дождавшись ответного взгляда, продолжала стрекотать. Никогда раньше Андерсен так не болтала, самозабвенно и совершенно по-девчачьи. Отоко, продолжавший стоять у входа, нашел такой облик весьма и весьма забавным. И уж конечно, куда более приятным, чем цезарь в юбке, что являлся ему периодически.
- Ой, - Эрика вдруг обернулась, и Учики с ужасом подумал, что она прочла его мысли. - Ты чего стоишь? Иди сюда, я вас познакомлю.
Растерявшийся юноша ощутил на себе живой взгляд полковника и неуверенно шагнул вперед. Начиналось самое сложное. Андерсен смотрел на него вопросительно, не отводя глаз. Добравшись до койки, Отоко вежливо кашлянул и представился, стараясь как можно лучше выговаривать английские слова:
- Э, здравствуйте, господин Андерсен, э... Меня зовут Учики Отоко. Мы с вашей дочерью...
- Мы с ним парные Наследники, - быстро, но ненавязчиво договорила за него Эрика. - Помнишь, я обещала тебе как-нибудь показать, кто у меня в паре. Вот он, да.
Взгляд парализованного полковника стал оценивающим. Юноша с удивлением ощутил касание чужой воли, похожее на то, что научился чувствовать во время "боя с тенью". Андерсен-старший будто ощупывал его руками, которыми не мог пошевелить. Взгляд пронзительно-ярких синих глаз скользнул по раздавшимся плечам молодого человека, задержался на лице, опустился к неловко вытянутым вдоль туловища рукам. И вдруг Отоко понял, что рентген стал мягче. Теперь глаза полковника говорили: "Да расслабься ты, парень!"
- Учики теперь занимается в боевой группе. Так что я туда не пошла, - продолжала Эрика. - Можешь не переживать, пап. Какой-то компромисс получился.
В рентгеновский взгляд добавилась капля недоверчивости. Полковник вновь оглядел фигуру Учики. Видимо, физическая форма, в которую юноша себя привел, удовлетворила взыскательного отца.
- Я, э, очень рад познакомиться, - неожиданно для себя проговорил Отоко и старательно не посмотрел в сторону Эрики. - Ваша дочь очень, э, хорошая.
- Спасибо, Учики.
Нежность, звучавшая в девичьем голосе, заставила молодого человека покраснеть. В следующий миг Эрика выкинула нечто совсем уж дикое - протянула руку и взяла ладонь Учики в свою. Воздух, казалось, раздул горло Отоко подобно жабьему, застряв на полпути. А Девушка проговорила:
- Он мне очень помогает, папа. Он тоже хороший.
- Э...
Взгляд парализованного полковника окутал их обоих смешением удивления и радости. Андерсен-отец смотрел так, будто наконец-то дождался чего-то давно желанного. Рентген исчез, теперь родитель Эрики был полон не оценки, но приязни. "Молодец, парень!" - говорили глаза. Кажется, отец неправильно понял дочь. Или правильно - так, как она хотела.
Эрика поднялась, не отпуская руки Учики.
- Тебе что-нибудь нужно, пап? Пока приемные часы не кончились, давай сбегаю? А то Филгуд все равно бездельничает...
Сказав глазами "не надо" полковник улыбнулся. Это была слабая, с трудом удавшаяся попытка двигать мышцами лица. Учики видел, как напрягает все силы прикованный к постели человек. И ему вдруг захотелось помочь. Хоть чем-то. Хоть руками взять и размять эти застывшие мышцы, которых уже почти не было в теле. Починить человека, как чинят механизм. Чтобы он только смог шевелиться.
С причиняющей боль остротой понял Учики, как тяжело было Эрике: каждый раз, изо дня в день, из года в год, приходить в эту палату и видеть родного отца таким. Он ведь не был сломлен, нет. Он оставался человеком. Живым, не впавшим в болезненную апатию обреченного. В его глазах таилось столько жизни, что могли бы позавидовать иные здоровые молодые парни. Полковнику хотелось помочь. Полковника хотелось вернуть, вырвать из этой неестественной клетки испорченного тела. Но Учики ничего не мог сделать.
