Все же страх перед наказанием оказался сильнее, он вырвался и убежал догонять своих сверстников, кубарем укатившихся вниз по улице.
Фигуры в мантиях быстро скрывались от землян, будто нарочно путали следы, ускользали, словно сквозь пальцы — только что кто-то вышагивал впереди вполне неторопливо, но стоило ему повернуть за угол и все — ищи ветра в поле.
Но вскоре начало судилища, видимо, стало поджимать — фигур стало больше, и теперь без особых проволочек легионеры добрались куда надо.
На крыльце Дома сборищ их перехватил седобородый:
— Не думал вас приглашать, но теперь что уж.
Опережая любопытство чужеземцев, он коротко коснулся сути предстоящего действа — судят в Благограде по совести, беспристрастно и по понятию о должном. Все горожане вовлечены в процесс правосудия. Конечно же, только зрелые, мелюзгу к столь серьезным занятиям не допускают.
Они протиснулись внутрь — столы и лавки для трапезы подпирали стены — воздаяние за совершенные деяния многочисленные судьи выносят стоя.
Синие мантии обступили широким кругом причудливые весы, похожие на те, что предназначены для нормирования пищи, только своей равноплечностью. У этих — основанием служила бронзовая женская фигура с раскинутыми в стороны руками, к которым тонкими цепями крепились чаши. Подле весов стояли два ящика: один с белыми камнями, другой — с черными.
Городской старшина, ведающий судебными тяжбами, — бодрый старик с густой снежной шевелюрой, но совершенно без бровей — огласил начало судилища и вызвал обвинителя по первому слушанию.
Бойкая девица выпорхнула на середину, оправила мантию и звонко выдала в сгустившуюся тишину:
— Вчерась моя подруга Благонета совершила отвратительное деяние! Не проявила должного усердия. Она насобирала лесных ягод на целое лукошко меньше всех и пыталась скрыть свой наглый проступок!
— Пусть отвечает! Пусть защищается! — раздалось из толпы.
Под перекрестные взгляды горожан, стыдливо заливаясь румянцем, выбралась из-за спин другая девица (в простеньком платьице и в косынке до носа — ей синяя мантия в этот раз не полагалась) и, воткнув глаза в пол, с очевидным намерением провалиться сквозь землю, тихо пролепетала:
— Уморилась я…
Толпа дружно загудела:
— С кем не бывает! Тогда ладно! Дело закрыто!
Обвинительница, прищурив глаза и тряхнув крупными пшеничными кудрями, выкрикнула на одном дыхании:
— Да замечталась она! Глаз с жениха своего не сводила! Вот и не ладилась у нее работа! А свадьбу им два года дожидаться — успеет еще наглядеться да намечтаться!
— Негоже так! — неслось со всех сторон. — Трудовая повинность превыше всего! Заготовка припасов — не место для баловства! Соблюсти справедливость! Соблюсти!
— Стороны высказались, стороны выслушаны! — неожиданно мощно рявкнул безбровый, перескакивая через гул и подминая его под себя.
Горожане вмиг притихли — друг за дружкой подходили к ящикам с камнями, выбирали приглянувшийся и аккуратно укладывали его на одну из чаш на свое усмотрение.
Городской старшина даже пересчитывать камни не стал, и так зримо — черных с лихвой.
— Наказание неотвратимо! — гаркнул он. — Благонета лишается дневной трапезы!
— Приговор вынесен! За деяние — воздаяние! Соблюдена!.. — снова заколотилось, заревело, заклокотало и обрушилось на головы легионеров.
Субботин подумал, что эти крики будут стоять в его ушах нескончаемо.
Наказанная девчушка — вся в слезах — умчалась с глаз.
— Неразумную девицу — за версту видать! — снова забрал внимание горожан безбровый. — А вот следующее дело — весьма заковыристо и серьезнее, чем кажется с виду. На первый взгляд — добропорядочная пара, недавно свили семейное гнездо, так сказать… Прошу обвинителя…
Женщина средних лет с гневным лицом и подергивающимися веками стремительно выбралась в круг:
— Эти двое не появлялись на трех трапезах подряд! Выходит, что они либо ели неучтенную пищу, либо раздобыли что-то съедобное втайне, что-то необычное, чего не достается другим — и втихаря этим лакомились!
— К ответу! — загалдела правосудная толпа.
«Доброхоты» выпихнули молодых супружников на всеобщее обозрение. Мужчина лишь нервно озирался, а женщина, закрывая лицо ладонями, повторяла без умолку:
— Нездоровилось нам… Нездоровилось нам…
— Дело ясное! Дело молодое! — похохатывали в толпе, и неслись возгласы в поддержку: — Где бы они неучтенное уворовали? Она — в прачках, а он — в лесорубах был! Может, там и налесорубил?! Шишек еловых! Ага! На полшишки — делов-то! Ха-ха!
Казалось, всем стало понятно, дело — шито белыми нитками. Развалилось прямо на глазах. Но объявилась свидетельница — дородная бабенка с провалившимся в пунцовые щеки носом. Она горячо приложила руку к своей необъятной груди и, поджав губы, чуть ли не всхлипывая, доложила с чувством и расстановкой:
— То, о чем я сейчас поведаю — тронуло меня до глубины сердца… Но тронуло не радостью. Нет! Тронуло… Даже не тронуло, а прямо-таки сжало тисками негодования! Значится, вот как было… Зашла я к ним надысь, слышу смехом сдавленным закатываются! Да разве же пристало такое? Прятаться и гоготать?! Значится, над кем-то похохатывают! Будь иначе — вышли бы, соседям рассказали о смешном, да вместе бы и похохотали. Так ведь, говорю? Пошумела я, а эта услыхала и ко мне выскочила, а сама глотает что-то, прямо давится! Точно, говорю, подъедали они что-то! Вкусное! Чего нам всем отродясь не вкусить, не испробовать!
— Горло у меня першило! — испуганно вскрикнула обвиняемая.
Но ее уже никто не услышал — снова загудело, заметалось возмущенное, неуемное:
— Сие противно природе!
— Воздаяния!
— Правосудия!
— Справедливости!
— Соблюсти!
И снова весы…
И снова камни…
Да сплошь черные…
Вышел безбровый и, видно, с тяжелым сердцем громогласно произнес:
— Приговор вынесен!.. Приговор отложен!
Горожане возликовали пуще прежнего и покатили по улицам свой восторг, свое упоение…
* * *
Легионеры едва успели оттеснить Справодела к стене, чтобы его не смыло бурлящей волной синих мантий.
— И это, по-вашему, справедливый суд? — с недоумением хмыкнул Субботин.
— Что поделать, это мнение большинства, — вздохнул городской старшина. — Свершилось зло или нет — определяют весы. Суд по совести. Получается, что справедливость восторжествовала. Зло выявлено и наказано. Вот вам настоящая свобода воли и свобода мысли народа. Миролюбивые справы иногда бывают слишком… скажем, напористыми в правосудном процессе, но с общественным мнением надо считаться.
— С их глупостью тоже? — усмехнулся Большой.
— Ну и их надо понимать, довольствуются лишь необходимым, без излишеств, — седобородый нахмурился. — Отчасти это вынужденная мера. Но с другой стороны — всем сестрам по серьгам, все в равных долях, в одинаковом количестве. Строгое распределение еды, одежды и прочих ресурсов — подчеркивает равенство, равноправие и важность каждого горожанина для общества. Это дисциплинирует, изничтожает в умах жадность и зависть. Мы поступили так по примеру предков. И народ счастлив. По-своему.
— А что это за хрень — «Приговор вынесен! Приговор отложен!» — поинтересовался Безымянный, нарочито удивленно выпучив глаза и передразнивая безбрового.
Справодел ответил с чрезмерно заметным, будто даже показательным унынием:
— Такое случается. Редко, но случается. Отложенная казнь.
— Да вы вообще офигели? — возмутился Средний. — За что их казнить?! В вашем городе правосудием даже не пахнет! Какая-то у вас ущербная «справедливость» сплетен, слухов да наговоров!
— А вы долго будете дурака валять?! Прикидываться непонятно кем?! — неожиданно рассвирепел седобородый. — Признайтесь как на духу — зачем вам Меч?
— Да не трогали мы его, случайно нашли, — ухмыльнулся Безымянный.
— Мы слышали его зов! — вскричал Справодел. — Вы желали на него позариться? Но на подобное никто не отважится в этом мире! Вывод один: вас прислали с той половины планеты. По всей видимости, вы — чужаки издалека и даже понятия не имеете, на что покусились!
