Я взял паузу и слегка поразмыслил.
— А твоя судьба? Быть навсегда с Вендис? И при чем тут Арина?
— Мм…
— Арина — это дочь.
— Я понял. Ее тут зовут Истра. Истра не хочет оставлять свою маму одну. Надеется переубедить, думает, что это пройдет. И вот еще что… Я не знаю его лично… но я уверен, твой друг — очень хороший человек.
— Черт возьми! Я и сам так думаю! Но какая связь?
— Похоже, им обеим не хочется смотреть ему в глаза. Одной — признаваться в измене, другой — нести весть о ней. Вот и тянут время, зная, что он не даст их телам погибнуть.
— Вот так история. Похоже, что у вас сложилась патовая ситуация. Но ты не ответил мне на вопрос насчет твоего отношения к ней.
— Это очень важно?
— Да. Ты ее любишь?
Кезон ответил. Он наклонился вперед и, глядя мне прямо в глаза, произнес:
— Всем своим сердцем. Как будто моя Сила рикошетом отлетела в меня.
— Одна стрела — два трупа, — брякнул я.
— Точно. Дуплет. Ради нее я проделал весь свой путь в Нижних Мирах, именно она дала мне силы жить и заставила иначе взглянуть на своих врагов.
Приехали. Дожили. Кто, скажите мне, выдумал любовь и не ограничил ее слезливыми киномелодрамами?
— Не говоря уже о том, что ей я обязан жизнью в полном физическом смысле этого слова. Она сохранила тлеющую жизненную искорку в моей бренной плоти, оставленной в реале, — добавил Кезон, но это уже ничего не меняло.
Я сделал паузу. Почесал нос, словно мог начесать себе хоть парочку умных мыслей.
— А ты сам согласен с ее выбором?
Кезон пожал плечами.
— Разумеется, нет. Но нам вскоре предстоит путешествие, в результате которого она неизбежно погибнет в Реальности без соответствующих условий ухода. Дилемма. Я не хочу, чтобы она меня оставляла, но и не могу желать ее смерти. И тем более просто не имею права просить продолжать поддерживать жизнь в ее теле. Как воспримет мои слова ее муж?
— Ты сам предположил, что он очень хороший человек. Это верно.
— Поговори с ними. Вряд ли ты убедишь Вендис, но по крайней мере увези отсюда Истру. Очень тебя прошу. Она страдает ни за что.
Внутренний двор с полем для гольфа. Неплохо звучит. Именно так он и выглядел. Наверное, солнце садилось в его дальнем углу, а звезды слуга развешивал на небе, стоя прямо на коньке крыши. Две молодые женщины сидели на оттоманке подле небольшого коктейльного столика и любовались горизонтом. Одна — с короткой белокурой шевелюрой, в обтягивающих стройную девичью фигурку гетрах и сапогах для верховой езды, вторая — в полупрозрачной мантии цвета индиго, сквозь которую просвечивали контуры безупречной женственной фигуры. Каштановые волосы томной красавицы свободно лились на невесомую ткань тяжелым блестящим водопадом. При моем появлении обе повернулись, как намагниченные, и тревожными взглядами впились в мою непроницаемую физиономию.
Я шел по ярко-зеленой траве, мягкой и упругой, как поролон. Доспехи Альба Лонга горели под яркими солнечными лучами. Обе замерли. Чувственная шатенка охнула и закрыла рот рукой. Вторую, вывернув наружу ладонь, протянула вперед, словно защищаясь и отстраняясь. Стройная амазонка со стрижкой под сорванца сделала неуверенный шаг навстречу.
— Андрей? — прошептала она.
У темноволосой мадонны надломлено подкосились колени, и она без сил опустилась на изумрудный газон. Из груди вырвалось судорожное рыдание. У меня исчезли сомнения, и я сказал блондинке:
— Привет, Арина. Я — дядя Женя. Помнишь такого?
У Аринки тоже брызнули слезы из глаз, и она бросилась мне на шею. Разнюнилась, обильно орошая броню хрустальными градинами слез. Я стоял молча, не сводя взгляда с Елены-Вендис. Передо мной в безбрежном океане горя и скорби полулежал на траве безупречный образчик женских очарования и красоты. Причем в зените своей соблазнительной прелести, которая достигается у женщин абсолютным счастьем. Счастливая женщина всегда выглядит красивой. Елена была прекрасна. И жутко страдала. От того, что вынуждена сделать очень несчастным своего мужа, заботившегося о ней, как о самом дорогом на свете человеке. Никогда не наблюдали за женщиной в тот момент, когда она сообщает своему возлюбленному, что встретила другого? Это святая. С горящими глазами. Словно в данный момент, подобно Создателю, готовится подставить свое белоснежное чело под терновый венец. Язык как-то даже не поворачивается сказать ей грубые слова, имеющие под собой совершенно определенные смысловые значения. Настолько одухотворен ее облик в тот момент. А как такую же информацию подает мужчина? Виновато виляя хвостом, как побитая собака, пригибая голову, словно нашкодивший кот. Почему так? Потому что одни — любятили возлюбливают(«амур и глазами вот так»), а другие — предают.Я одернул себя: «Во-первых — не суди, и судим не будешь. Во-вторых — не исключено, что любой другой расклад в Андрюхином положении еще туже затянул бы эмоциональный узел. В данном случае квадрат намного лучше любовного треугольника».
Аринка, уцепив меня за руку, потащила в сторону от безутешной Елены. Торопливо глотая слова, начала рассказывать о том, о чем мне уже кратко и четко поведал Владыка всего окружающего нас великолепия. Я слушал ее вполуха, думая, как буду разруливать ситуацию.
— Но ты-то чего тут застряла? С мамой твоей мне уже все понятно, — перебил я ее, стараясь, чтобы слова звучали как можно мягче.
— Неужели вы не понимаете? Она совсем спятила из-за этого Кезона. Он, конечно, человек отличный, я таких еще не встречала, — справедливости ради вставила она. — Но бросить все и умереть в реале! Представляете, что надумала?
— Тяжелый случай.
— Я поставила ультиматум: если она на тот свет, значит, и я с ней. Вот этим и держу. Иначе давно отчалила бы с Кезоном в свой Йотунхейм.
Неловко погладив девчушку по светлой короткой шевелюре, я произнес с видом изрядно пожившего мудреца (разве что щеки не надул):
— Конечно, я не знаток ваших женских вывертов, но, по-моему, тут ультиматумами мало чего добьешься. Вы, женщины, иногда очень упорные в своем безумии существа. Тут один-единственный доктор — жизнь. Которая все расставит по местам. И время. Просто нужно время. И пелена спадет с глаз.
Аринка всхлипнула. Похоже, ее немножко отпустило от чудовищного, ни с кем не разделенного напряжения последних недель. Видеть, как родная мама твердой поступью съезжает с орбиты и забывает обо всем на свете (о родной дочери в том числе), — это, наверное, далось ой как нелегко. И ни одного человека рядом. А рвануть на Альба Лонга за моральной подмогой — значит вернуться и никого уже не застать.
