от того, как жёстко это прозвучало.
«Впрочем, для меня — обычно. Но рядом с ним кажется грубым».
— Он преступит свои клятвы при первой же возможности. — Тшера плотнее прикрыла дверь за своей спиной.
— Все мы преступали клятвы, Тшера. Причём самые важные в нашей жизни.
— И что? Предлагаешь позволить творить ему всё, что заблагорассудится?
— Нет.
Тшера усмехнулась уголком губ, присела на краешек кровати.
«Значит, ты всё-таки согласен со мной».
Перехватила за край тунику, которую собрался надеть Верд. Он озадаченно на неё взглянул, но её язык нашёл оправдание раньше, чем разум успел что-то придумать.
«Да что уж, разум даже руку-то сдержать не успел».
— Придётся ходить в мокром — ткань моментально промокнет из-за волос, с них течёт.
Верд на миг задумался и отложил тунику, сел рядом с Тшерой, плечом к плечу.
— Хоть в чём-то мы согласны, — вернулась она к теме сангира. — Единственный выход — убить его сразу, как он сыграет свою роль в возведении на престол нового Найрима.
Верд покосился на неё, и уголок его губ приподнялся в полуулыбке — печальной, как показалось Тшере.
— Мы просто известим скетхов Варнармура о том, что он — сангир. Тогда регентом он стать не сможет. Народ поддержит единственного наследника по крови, а узнав, что он — амарган, поддержит и отмену ритуала. Скетхи ничего не смогут противопоставить, им придтся занять сторону законного цероса, а если они служат — то верой и правдой. Среди них найдётся разумный и достойный регент, а дальнейшая судьба сангира пусть решается в брастеоне, а не в этой комнате и не нами.
— Хм. Тебе не кажется, что это похоже на уход от ответственности? Сектхи, вполне возможно, тоже избавятся от сангира — но своими методами. Результат будет один. Но ты вроде как умоешь руки. Знаешь, что, — Тшера повернулась и посмотрела на него прямо, чуть вздёрнув подбородок, — считай, что я тебе ничего не говорила. Я позабочусь, чтобы кровавый сангир не стал регентом — это всё, что тебе нужно знать, — и хотела встать, но Верд удержал её за запястье.
— Если результат будет один, то почему ты хочешь всё решить сама, а не оставить это на усмотрение нескольких людей, возможно, куда более мудрых и опытных?
— Я не привыкла перекладывать заботы на чужие плечи.
— Ты не веришь, что другие смогут поступить верно? Но всегда ли верны твои решения? Ты поступаешь действительно правильно, или правильно то, что ты считаешь таковым?
— Ошибиться может любой.
— Тогда тем более не стоит полагаться лишь на один ум, особенно в вопросах, касающихся многих. Просить совета, просить помощи у тех, кто может их дать — это не слабость и не глупость. Слабость и глупость этого не сделать, позволив себе в одиночку решать чужие судьбы, вмешиваться в которые ты не имеешь права, пусть и считаешь это вмешательство верным.
«Имеешь, Шерай, имеешь! Не сомневайся, ведь ты всё ещё идёшь за мной, а я одним взмахом Йамаранов решил судьбу самого цероса!»
«И что из этого вышло, Астервейг? Я лучше руки себе отгрызу, чем пойду твоей дорогой!»
«Значит, готова довериться скетхам?»
«Нет».
«Тогда что?»
«Не твоего ума дело!»
«Но мой ум — лишь порождение твоего, Шерай, и если у тебя нет ответов для меня, то их нет и для самой себя…»
— Ты действительно придирчивый и скучный, Верд, — она слегка улыбнулась. — Но ты верно сказал: я не имею права вмешиваться в чужие судьбы. И не всегда это вмешательство нужно. Но порой оно необходимо. Порой кто-то должен это сделать. И сила не в том, чтобы переложить решение на других. Сила в том, чтобы избавить остальных от этого решения — и его последствий — и нести его тяжесть самому. Правосудие не свершится, если все будут перекладывать его исполнение друг на друга.
Верд отпустил её запястье, которое всё ещё держал — скорее просто прикасался, чем удерживал.
— Ты думаешь, что это — правосудие? И последствия настигают только того, кто принимает решения?
— Мы сейчас сплетаем судьбы всей страны, Верд, — Тшера поднялась на ноги, — меняем чуть ли не вечные религиозные устои. Смешно на этом фоне столько внимания посвящать единственной жизни. Если она опасна для остальных — значит, нечего раздумывать. А она — опасна, и кто-то должен решить и сделать это.
— Как сделал Астервейг, решив, что жизнь Найрима опасна для Гриалии? — сказал Верд ей в спину, уже когда она отворила дверь. — Каждая жизнь важна, Тшера. Первовечный никого не приводит в Бытие просто так,
— Я и не говорю, что Вегдаш зря землю топтал, — посмотрела она на него через плечо. — Он сделал очень многое. И ещё приведёт к власти законного цероса.
— Он дважды тебя спас…
— И я убью его, уж поверь, не из злости.
«А потому, что так будет лучше для всех. Видишь, как мы похожи? Умница, Шерай. Одобряю».
«Но сперва Вегдаш убьёт тебя, Астервейг! А может, ещё и ублюдка Тарагата».
Тарагат сидел через стол, из последних сил удерживая на лице подслащенную рассеянно-томным взглядом южную безмятежность, но уголки благосклонной улыбки подрагивали, как подрагивали и унизанные золотом да каменьями изящные сильные пальцы, сжимая кубок с вином крепче необходимого. Но складывалось ощущение, что причиной тому была не Тшера, сверлящая его взглядом. Во всяком случае — не только она.
«Словно сангир ему ещё меньше меня нравится».
Обед давно закончился, Вегдаш отослал Найрима к себе, но остальные остались за столом: Тшера, Верд, Тарагат, тот самый Вассал, которого они видели из окна на фехтовальной площадке, и ещё один воин — помоложе и, видимо, такой же не прошедший итоговых испытаний ученик Вассальства, как Дешрайят, — и тоже со скимитарами. Пока не столько обсуждали план, сколько посвящали в него Тшеру и Верда.
— Из Хисарета выдвинулись сборщики податей. — Вегдаш расстелил на столе карту Гриалии. — Здесь, здесь и здесь, — ткнул пальцем в несколько городов, — они налога не соберут. — Вот тут, — обозначил ещё несколько, — тоже — мои люди там поднажмут и расшевелят народное недовольство до нужного размаха.
— А если нет? — поинтересовалась Тшера. Из присутствующих только она и Верд не притрагивались к вину, — возможно, именно поэтому они выглядели напряжённей остальных.
Вегдаш снисходительно хмыкнул:
— Если нет, их схватят как мятежников, и они об этом знают.
— Не боишься, что сдадут тебя с потрохами?
— Ты знаешь меня, Тшера, знаешь дольше десяти лет. Неужели думаешь, что я себя не обезопасил?
«И правда».
— Как мы видим, — Вегдаш откинул с лица посверкивающие серебром пряди и выпрямился над картой, — территории довольно большие, одного вассальского отряда, чтобы решить вопрос до зимы,
