глубине сердца понимаешь: этот вариант лучший.
«Меньшее из зол».
Вегдаш ушёл, а она закурила и, погружённая в свои мысли, выкурила не одну трубку.
Несколько лет назад она потеряла всё: путь, место, дело. И руки её пусты до сих пор, но вот появляется Вегдаш и предлагает то, о чём не приходилось даже мечтать, то, что обрести вновь не представлялось возможным. До сегодняшнего дня. Союзы заключаются и ради меньшего! Пусть с сангиром разбирается кто-то другой, если захочет, а она отойдёт в сторону, позволив случиться тому, что случится. Она получит то, о чём не приходилось даже мечтать, — нужно лишь отойти в сторону и позволить…
Сквозь дым, вившийся над её головой, проступали очертания пути, ведущего уж не в очередную деревню, вслед за надеждой на разовый заработок и ночлег.
Нужно лишь позволить…
«Как когда-то Вассалы позволили своему наставнику убить цероса?»
И казалось, что в её руках что-то крошится и рассыпается в мелкий песок, и ускользает, и невозвратно уносится по ветру, оставляя ей лишь тонкие серебряные нити, которые отдают в груди переливчато звенящей на ветру болью и норовят вот-вот лопнуть, иссекая её в кровь.
Возвращаясь в отведённую для неё комнату, Тшера остановилась у соседней двери. Поздний вечер перетёк в ночь; Верд наверняка уж вернулся от Найрима и теперь спал. Рука сама легла на дверную ручку и толкнула её. В комнате царил голубоватый лунный свет, льющийся в узкое окно — и только. Тшера прошла по его узкой полосе, пересекающей каменный пол, присела на край кровати, провела ладонью по нетронутой прохладе свежей простыни.
«Интересно, тот, кто здесь обстирывает и кухарит, знает ли, что служит церосу по крови и… сангиру-убийце? Впрочем, убийцы здесь мы все, и даже маленький Найрим если ещё не стал им, то станет».
Она откинулась на кровать, уставилась в теряющийся в темноте высокий потолок.
«А когда станет — будет ли терзаться за каждого, подобно Верду? Может, и правда лучше, когда такие решения принимает кто-то другой? Когда всё необходимое зло за тебя будет творить сангир…»
И сама не заметила, как задремала. Проснулась, почувствовав, как кто-то сел рядом. От него пахло морской водой, и лунной ночью, и прохладным ветром. Верд. И непослушная со сна улыбка наползла на губы раньше, чем Тшера успела её перехватить, раньше даже, чем успела открыть глаза.
Верд смотрел на неё, присев на край кровати. Лунный свет, протянувшийся полосой через всю комнату от окна до двери, захватив изножье кровати, очертил серебром Вердово плечо с закинутой на него туникой и штрихом рваного шрама, упрямую линию скулы, мокрую после купания прядь.
— Расскажи о мальчике, — попросила Тшера, приподнявшись на локте.
— Он немногим разговорчивее, чем был за обедом.
Верд прилёг на кровать, подперев висок кулаком, и их лица оказались напротив. В таком положении лунный свет уже не освещал его руку, но теперь Тшера видела его глаза — близко-близко, а запах ночного океана стал ещё ощутимей.
— Он серьёзен. И молитвенен.
Она изогнула бровь.
— Его дед строго следовал заветам Первовечного, — вполголоса продолжал Верд. — Он с самого детства учил Найрима молитве, основам религии и тем наукам, которые знал сам. Научил, надо сказать, хорошо, и мальчик продолжает совершенствоваться.
— Значит, одной заботой тебе меньше.
— Пожалуй, самой главной, — улыбнулся Верд. — Ведь закладывать фундамент в четырнадцать лет уже непросто. Тем более когда время не терпит. Но Найрима с младенчества наставляли в правильных взглядах, а боевые умения мы подправим. Точнее — воспитаем. Пока он в этом вопросе мало на что годится, но старателен и талантлив.
— А его «правильные взгляды» не помешают ему пойти против главного религиозного ритуала? Или поможет то, что он — амарган?
Верд помолчал, но не задумавшись, а будто что-то вспомнив.
— Знаешь, он сказал мне одну вещь. Ту, о которой я и сам когда-то думал. Ритуал Превоплощения не был ни установлен, ни завещан Первовечным. Его ввёл Маурум.
— А человеку свойственно ошибаться…
— Он мог быть прав… на тот момент. Но минули столетия. Отмена ритуала не нарушит Светлый завет, оставленный нам самим Первовечным как главное мерило нашим поступкам.
— Значит, он согласен с тем, что нужно попробовать? Или просто научен сангиром?
— Он убеждён в этом столь же глубоко, сколь глубоко верует в Первовечного.
Тшера грустно улыбнулась.
— Не боишься, что он, выращенный благочестивым старцем вдали от людей — считай, что за пазухой самого Первовечного, — подрастеряет все свои убеждения, столкнувшись с тем, чего в этом мире с избытком и что не соотносится со Светлым заветом? Не слишком ли легко размять его, неопытного, словно глину, и вылепить своё?
Верд покачал головой:
— Мне так не показалось. Знаешь, я видел разных амарганов. И Найрим походит на двух из них, которых я знал лучше остальных: на Каннама и Римара. Обоих с детства роднила сила аруха — и твёрдость в своих убеждениях, граничащая с каким-то неведомым остальным знанием, будто сам Первовечный что-то шептал им на ухо. Вот только Каннам избрал слушать не его — и в том их главная непохожесть.
Тшера молчала, не желая перебивать.
— Найрим такой ошибки не совершит. Я не могу объяснить, но чувствую это в его арухе. Стремление. Твёрдость. Чистоту — но не по наивности, а избираемую осознанно. Он выберет верный путь. Уже выбрал, — закончил Верд. — Да утвердит его Первовечный в благих намерениях.
«Если только сангир не собьёт его с избранной дороги».
— Надеюсь, это действительно так, а не кажется потому, что мы оба хотим в это верить.
На губах Верда мелькнула призрачная улыбка.
— Я коснулся его аруха, Тшера. Он так же силён, как арух Каннама, но похож на арух Римара.
— А Вегдаша тоже чувствуешь?
— Для этого нужна совместная молитва, но он уже связан кровавыми ритуалами, его арух пересёк грань и неощутим для простых амарганов.
Тшера долго молчала, глядя на Верда, но думая о чём-то своём.
— А аруха, заключённого в Йамаране, можешь коснуться?
Верд неопределённо качнул головой.
— Не пробовал молиться с Йамараном в руках.
Тшера вытащила из ножен Ньеда, протянула рукоятью к Верду.
— Сможешь рассказать, каким он был… человеком?
Верд посмотрел с сомнением, но клинок взял и опустился на пол, на колени, положил на Йамаран обе ладони и закрыл глаза. Тшера села на кровати, подобравшись поближе. Её взгляд скользил по его сосредоточенному лицу, по обнажённому, исчерченному кривыми шрамами торсу, по сильным рукам и лунным отблескам, пляшущим на остром клинке под его пальцами.
«Все мы словно клинки Первовечного, отражающие отблески его света… Или не отражающие — смотря какую дорогу изберём».
Кажется, она уж забыла свой вопрос. Кажется, она задала его лишь
