в своём предназначении и невредим послужит тебе и твоему помазаннику в Бытии ещё долгие годы! Сохрани его, всемилостивый Первовечный, ведь ты любишь его не меньше, чем я…»
* * *
На следующий день до твердыни они шли пешком, уже после захода солнца. Задние ворота неслышно отворились, едва Вегдаш занёс руку постучать — их ждали. Четверо Вассалов молча провели их задним двором, обменялись с Вегдашем кивками, расстегнули плащ-мантии, чтобы в нужный момент быстрее добраться до оружия, и с близкого расстояния Тшера разглядела, что в ножнах у них отнюдь не Йамараны. Скимитары. Тоже с темляками и с очень похожими на йамаранские рукоятями — не приглядываясь, и не заметишь. На ней самой была пустая перевязь — Йамаран она оставила в укрытии, но в рукава спрятала по прямому недлинному клинку — и по ножу за каждым голенищем, как и договаривались. Вегдаш, глядя на неё, улыбнулся — одними лишь глазами, лицо его оставалось сосредоточенным. Верд за его плечом чуть склонил голову: «Да сохранит тебя Первовечный на всех путях твоих». Тшера развернулась лицом к дверям цитадели, и двое Вассалов из четырёх стиснули её предплечья, а ещё двое встали за её спиной.
Вегдаш задержал их жестом и встал лицом к лицу с Тшерой.
— Извини, но так он не поверит, — и молниеносно ударил её тыльной стороной раскрытой ладони по лицу. Удар оказался настолько силён, что Тшера, пожалуй, упала бы, не держи её Вассалы. Верд дёрнулся, но приказ в холодном взгляде Вегдаша остановил его. Тшера сплюнула кровь — перстни сангира разбили ей губы.
— Теперь сойдёт? — хмуро спросила она.
— Вполне, согласился Вегдаш, отступая с дороги.
— Ты хоть сопротивлялась бы, что ли, — посоветовал ей уже в коридорах твердыни один из Вассалов.
— Напоследок порадовать Астервейга истерикой и потерей последнего достоинства? — хмыкнула она. — Нет уж. Попадись я ему на самом деле — тоже бы не стала.
— Твоё дело, — пожал плечами Вассал. Все четверо сопровождающих были в полном снаряжении, включая полумаски, которые сейчас уж мало кто из Вассалов носил, разве что на Осеннем Отборе, и Тшера по одним лишь глазам не смогла узнать никого из них, но голос этого звучал знакомо.
«Кто-то из старших, лет под пятьдесят. Не удивительно, что он остался верен церосу, хоть и вынужден служить Астервейгу».
Шли они долго — от задней двери поднимались путаными коридорами в зал для торжеств — тот самый, в котором Астервейг обезглавил Найрима.
— Что, недоцерос теперь исключительно в торжественной обстановке принимает, кабинет ему уж тесен?
— У зала для торжеств всегда дежурит человек. Через него передают нужду, с которой к Астервейгу пожаловали, а он решает, принимать или нет. В зал через заднюю дверь из своего кабинета входит. Но в кабинет никого почти не допускает. Теперь так заведено.
— Потому что в кабинет телохранителей столько не помещается, — пробурчал второй Вассал, и Тшера хищно усмехнулась, подметив и то, что церосом они Астервейга не называют.
И правда: у дверей зала сидел, задрёмывая со скуки, мальчишка. Один из Вассалов протянул ему заранее подготовленную бумагу, и тот понёс её церосу, велев им ожидать.
Спустя время, мальчишка распахнул двери изнутри зала, с поклоном пригласил их входить и затворил за ними, оставшись снаружи. Тшера не бывала здесь с ночи смерти Найрима.
«И вернулась в ночь смерти узурпатора… Становится традицией».
Вассалы втащили её гораздо грубее, чем вели по коридорам, но больше делали вид, чем причиняли боль.
«И даже синяков не останется, только тот, от Вегдаша».
Те, которые держали Тшеру, оказавшись в центре зала, замерли истуканами. Те, что шли следом, опустились на одно колено, склонив головы, и Тшера подивилась новым порядкам. Найрим не одобрял коленопреклонение вне ритуальных таинств. На небольшом, в одну ступеньку, возвышении, на месте цероса восседал Астервейг: седой почти полностью, но спина прямая, лик холоден и грозен, руки в обманчивой расслабленности покоятся на широких подлокотниках, на пальце посверкивает церосов перстень. Узнав в пленнице Тшеру, он прибег ко всему своему самообладанию, дабы сохранить невозмутимость, и она это заметила.
«Вот только не пойму: испугался или обрадовался?»
Она криво усмехнулась ему одним уголком разбитых губ, вложив во взгляд всё возможное презрение.
— Шера-а-ай! — протянул он, и голос его слегка дрогнул.
«Звучит уж не такой холодной сталью, как я его помню. Скорее — дребезжит».
— Это действительно ты!
Он поднялся с кресла и неспешно пошёл к ней, знаком приказав своим телохранителям — четырём молодым Вассалам, стоявшим по обе стороны его кресла, — оставаться на месте.
— Шерай…
Он остановился в шаге от неё, улыбаясь с фальшивой ласковостью. Тшера надеялась, что так и будет: он не усидит на своём месте и подойдёт к ней, ведь он так любит ощущать свою власть над человеком, слышать, как сбивается у того дыхание и сердечный ритм, видеть, как тот отводит глаза, а на лбу проступает нервная испарина.
«Вот только со мной это давно уж не работает».
— Ты постарел, Астервейг. Что, жизнь предателя и убийцы нехороша?
Он усмехнулся, но вышло натянуто.
— Тебе виднее, Шерай, тебе виднее… Однако ты подорожала. Знаешь, сколько золотых я назначил за то, чтобы ты оказалась передо мной? Раньше, в прежней своей, допредательской, жизни, сама прибегала, и бесплатно… Как же давно мы не виделись, мой лучший Вассал!
Он протянул руку, желая стереть с её подбородка кровь, Тшера вскинула голову, избегая прикосновения.
— Чтобы мне вовеки не видеть тебя, Астервейг! — выплюнула она условленную фразу.
А дальше всё произошло единовременно: пальцы Вассалов на её запястьях разжались и метнули вперёд, в двоих Астервейговых телохранителей, ножи — по паре на каждого — отточенным движением скользнувшие в руки из рукавов плащ-мантий.
В тот же миг двое коленопреклонённых Вассалов выхватили ножи из-за голенищ, метнули их в двоих оставшихся охранников. Ни один из ножей ещё не успел достигнуть цели, как Астервейг, не меняясь в лице, выхватил свои Йамараны — тем же молниеносным, едва уловимым движением, каким выхватил их, чтобы обезглавить Найрима.
Но их лезвия не успели коснуться ни Тшеры, ни стоящих рядом с ней Вассалов: Тшера ждала этого и оказалась быстрей. Коротко, снизу вверх, накрест взмахнула руками, выпуская из рукавов клинки, и Йамараны Астервейга звякнули о каменный пол, упав вместе с его отсечёнными ладонями. Он не успел осознать случившееся и остановить бесполезное теперь движение, и вместо его клинков по шеям Вассалов и лицу Тшеры полоснула хлынувшая из обрубков чёрная кровь.
В эту же секунду кровь брызнула и за спиной Астервейга: брошенные ножи вонзились в шеи и глаза телохранителей. Один из них оказался проворней прочих и успел увернуться — ножи рассекли воздух рядом с его головой.
Асстервейг
