Умница, Шерай, одобряю! Ты ведь до сих пор с ним спишь, потому и пошла за ним. По-прежнему думаешь не головой, а… иначе бы разглядела, что все эти ваши перспективы — пшик и закончатся крахом.
— Недооцениваешь ты меня сейчас, — прервала его Тшера. — И Вегдаша, кстати, тоже.
«Во всех смыслах».
Астервейг рассмеялся — сипло и наигранно.
— Что вы станете делать, глупцы? Что вы станете делать, убив меня? Ни бывшему нагуру, ни кому-то ещё престол не занять. Он и подо мной-то шатается, а уж вам-то куда! Слышала — с десяток городов отказались платить налог? Ещё один переворот — и бунта не миновать. Гриалия и так была в шаге от бунта, а теперь вы утопите её в крови! Вам его не сдержать.
— Нам — нет. Но мы и не станем. Это сделает церос по крови.
Кривая улыбка медленно истаяла на побелевших губах Астервейга, но глаза его смотрели недоверчиво. Тшера выдержала долгую паузу — и выдержала его буравящий взгляд, а потом пояснила:
— Найрим оставил сына. Бастарда, но признанного отцом по всем ритуальным правилам. Я иду за ним, а не за Вегдашем. Как и мы все. И убивать тебя не станем — иначе убили бы прямо там, в зале, и не тратили ни времени, ни тряпок на твои перевязки. Тебя казнят на главной площади, на глазах всего Хисарета. Этого ты не предусмотрел, верно? И вряд ли одобришь.
В этот раз Астервейгу понадобилось несколько мгновений, чтобы вернуть себе самообладание и справиться с лицом.
— Ты лжёшь, сука! — процедил он. — Ты мне лжёшь!
— По себе судишь? Пришло время расставить всё по местам, Астервейг. А ты занял не своё.
Тшера готовилась провести всю ночь, карауля Астервейга, но прошла едва ли её половина, как в кабинет, слегка прихрамывая, вошёл Вегдаш: защитный жилет забрызган кровью, волосы растрёпаны, на щеке ссадина. Встал, прислонившись плечом к одной стороне косяка, уперев руку в другую, загородив собою проход. Тшера уставилась на него с немым вопросом, но он на неё даже не взглянул.
— Здравствуй, Астервейг, — сказал с мягкой усмешкой. — Хотел спросить, не натирает ли тебе палец церосов перстень, да вижу, что он тебе руки едва не по локти стёр…
Астервейг, к этому времени совсем уж обессилевший, прорычал что-то невнятное, словно сквозь сон, хотя глаза его были полуоткрыты.
Вегдаш лениво отлепился от косяка, подошёл к столу.
— Твоя работа? — спросил у Тшеры, кивнув на Астервейговы культи.
— Он жив, — угрюмо ответила та. — Большего ты не требовал.
Вегдаш вновь ухмыльнулся.
— Наоборот. Я удивляюсь, что после всего, что он с тобой сделал, ты отсекла ему только руки, и те не по плечи…
Тшера проигнорировала его реплику и кивнула на дверь:
— Там всё закончилось? Так быстро?
— Да, дорогая. В жизни самые значимые события чаще всего случаются быстро и незаметно.
— А…
— Все целы. — Он переплёл руки на груди. — Во всяком случае те, кто тебе небезразличен. И все мертвы. — Медленно развернулся и склонился к Астервейгу, упершись ладонями в стол. — Все, на кого ты мог бы рассчитывать. Оставь нас с киром обречённым, Тшера, — не отводя взгляда от Астервейговых глаз, попросил Вегдаш. — Мы так давно не виделись, и нам столь о многом хотелось бы поговорить…
Дважды Тшеру просить не пришлось — она была рада покинуть этот кабинет. Четверо Вассалов ждали в зале, не получив иных распоряжений; к ним присоединился, в сопровождении пятого, Найрим — видимо, его Вегдаш приготовил для Астервейга в качестве финального сюрприза.
«Мастер театрально всё обставить».
Тшера походя им кивнула, быстрым шагом пересекая зал; запоздало сообразила, что в адрес теперь уже цероса это выглядит панибратски, и резко затормозила, проехавшись подошвами по зеркально выглаженным и скользким от крови плитам. Но Найрим понимающе ей улыбнулся и махнул рукой, отсылая. Этот жест вышел у него по-взрослому властным и весомым, но отнюдь не высокомерным или снисходительным. Присутствующие Вассалы — все мужи бывалые и возрастные — смотрели на него поверх своих чёрных масок с трепетной, граничащей с восторгом надеждой — так смотрит отец, впервые взявший на руки своего первенца.
«Остались же и среди Вассалов те, в которых даже Астервейг не извёл всё доброе, вложенное Первовечным. А значит, Найриму есть с кого начинать и есть на кого опереться… Вот только о сангире придётся позаботиться».
Она пересекла бесконечный зал, распахнула двери, вынырнув из белых, освещённых многими светильниками стен в темноту коридора, и остановилась, приглядываясь в окружившем её полумраке. Его светлую косу она заметила почти сразу — и та почти сразу взметнулась, очерчивая кончиком полукруг: Верд, сливающийся с темнотой чёрным кожаным доспехом, развернулся к ней лицом. Только сейчас Тшера со всей ясностью осознала: этой ночью могло случиться всё что угодно, они могли больше не увидеться. Она понимала это и прежде, но не чувствовала так остро, как сейчас, иначе это отнимало бы часть сил и самоконтроля, и она не успела бы выхватить клинки раньше Астервейга, не остановилась бы, когда Хольт положил ей ладонь на плечо. Прав был церос, запретивший Вассалам привязанности: добром такое не кончится. Всё это пронеслось в её голове в один миг, единым слипшимся, насмерть перепутанным комом. А следом, на выдохе облегчения:
«Слава Первовечному, ты жив!»
— Слава Первовечному, ты цела! — Верд шагнул ближе, взяв её за плечи.
«И все те молитвы, что я вплёл в твою косу, услышаны».
— Что? — переспросила Тшера.
— Слава Первовечному, ты цела, — повторил он.
— Нет, после. Что ты сказал после?
— Я сказал только это.
Тшера недоверчиво изогнула бровь.
— Кхм… — Из темноты коридора неслышно вступил Тарагат. — Не хочу вмешиваться, но до рассвета осталось недолго. А вам ещё нужно переодеться.
Об их нарядах позаботились на славу: плащ-мантия Тшеры походила на вассальскую, но выглядела гораздо богаче из-за дорогого материала, золотого шитья и золотых же пряжек. Верда ждал лёгкий доспех из чёрной кожи, вышитой серебром по краю, с серебряными же пряжками.
— Мастер всё театрально обставить! — пробурчала себе под нос Тшера, застёгивая миллион своих золотых пряжечек.
— Зря ты так, — отозвался Тарагат, спиной к ним с учтивым вниманием изучающий каменную стену в ожидании, пока они переоденутся. — Мы позаботились не только о завтрашнем дне, но и о дальнейших. С приходом Найрима начнутся новые времена с новыми законами и новым Вассальством. Одежда не слишком отличается от прежней, но всё же она другая.
— Чем же для дальнейших дней плоха привычная?
— Тем, что простому народу прежние плащ-мантии напоминают о вассальском произволе в последние годы. Некоторые вещи лучше начинать с чистого листа.
* * *
На
