рассвете, едва зарозовел горизонт, цитадель покинули все двенадцать хисаретских гонцов, отправившись в двенадцать самых крупных городов Гриалии. Каждый вёз с собою по запечатанному оттиском церосова перстня свитку с важнейшим сообщением, которое будет зачитано на городских площадях.
Когда ворота Хисарета выпустили последнего гонца, город сотряс гулкий низкий удар, вибрацией ввинтившийся в стены каждого дома, в каждый столб и каждый камень мостовой: большой колокол созывал народ на главную площадь. Чем чаще удары — тем скорее прозвучат новости. Пока, ранним прохладным утром, колокол бил лениво и медленно — между ударами можно было неспешно досчитать до сотни, а значит, раньше полудня на площади делать нечего. Однако городским зевакам и сплетникам — тем, кто хочет занять места поближе к помосту, чтобы видеть и слышать всё лучше тех, кого толпа оттеснит за край площади, следует поспешить.
Найрим и Вегдаш тоже переоблачились в новые одеяния. Для цероса сангир выбрал не чёрно-красное сочетание, какое носил Астервейг, а чёрно-белое с золотыми швами. Красивое — глаз не отвести, и в то же время сдержанное, без лишней роскоши. В этих одеждах Найрим выглядел старше и походил на своего отца ещё больше, словно это прежнего Найрима омолодили. Вот только глаза его, в отличие от глаз отца, таивших глубоко запрятанную печаль, сверкали решительным холодным огнём.
«Осторожнее, сангир, ты слишком уверен в своём плане и слишком недооцениваешь тех, кем рассчитываешь попользоваться!»
Сам Вегдаш оделся подобно Тшере, только вместо капюшона на его наглухо застёгнутой плащ-мантии красовался высокий жёсткий воротник, а из-под её рукавов высовывались белоснежные манжеты нижней рубахи, когда он опирался об оконный косяк, выглядывая на улицу. Из комнаты, в которой они находились, площадь просматривалась почти вся, и с каждой минутой народу на ней прибывало. Вегдаш казался хладнокровным, но по чуть побледневшим скулам и лихорадочному блеску в глазах Тшера понимала: впечатление обманчиво.
С подоконника второго окна, на котором она сидела, забравшись с ногами и покуривая трубку, было удобно наблюдать и за площадью, и за происходящим в комнате. Ближе всех к ней устроился Верд, он использовал время ожидания для молитвы. Тарагат дремал на стуле у дверей, привалившись плечом к стене, и походил на тень себя прежнего. От окна разглядеть было сложно, но, кажется, у купца мелкими толчками нервно подёргивалась щека. Зато Найрим был едва ли не спокойнее Верда. Он медленно обходил комнату, разглядывая каждую деталь, изучая когда-то забытые на прикроватном столике, давно запылившиеся скляночки, прикасаясь пальцами к тонкой резьбе на колоннах кровати, поглаживая золотые кисти тяжёлого балдахина из зелёного бархата.
— Это покои отца? — негромко спросил он, следуя указательным пальцем вверх по вырезанному на колонне узору.
— Вся твердыня — его покои, — глядя в окно, ответил Вегдаш.
— Но здесь живёт очень много людей. Кому принадлежала эта спальня? Тут остались некоторые вещи…
Вегдаш через плечо глянул на Найрима и нахмурился ещё сильней. Мальчишке наверняка хотелось узнать отца хотя бы чуть-чуть, и всё, что ему теперь оставалось — чужие рассказы да старые вещи. Вторые порой честнее, особенно если ты амарган и умеешь чувствовать то, что остальным недоступно.
— Кто жил в этой комнате? — повторил вопрос Найрим, так и не дождавшись ответа. — Вы знаете?
— Знаю. Эта комната принадлежала нагуру. Мне.
Найрим отдёрнул пальцы от резьбы, словно та его обожгла. Вегдаш это заметил, и скулы его побледнели ещё сильней.
— Ты проверил застёжки на мундире цероса? — рыкнул он, оглянувшись на Тарагата. — Не хватало, если из-за неисправных застёжек он не сможет его снять, когда потребуется явить толпе татуировки рода.
— Ты уж спрашивал, — устало ответил купец словно сквозь сон, не размыкая ресниц. — И я тебе отвечал. И зачем выбрал такие мудрёные пряжки, если боишься, что церос с ними не справится?
Сангир развернулся к нему от окна всем телом, сжал и без того тонкие губы в нить. Молчание его Тшере не понравилось, но Тарагат не удостоил его вниманием.
— Будь любезен отвечать хотя бы глядя на меня, раз уж ни стоять, ни даже сидеть прямо ты уже не в состоянии, — процедил Вегдаш. — И не лепить вслух всё, что блуждает в твоей дурной голове. Я теперь не просто твой наниматель, я — регент цероса Гриалии, и требую к себе должного уважения, тем более — в присутствии самого цероса.
Тарагат чуть приоткрыл безжизненные глаза — чёрные, как и подводка вокруг них, — безразлично уткнул взгляд в Вегдаша.
— Самопровозглашённый.
— Что, позволь переспросить?
— Позволь не повторять, ты прекрасно расслышал. С сей ночи я подчиняюсь не тебе, а церосу по крови, которого ты, увы, уважаешь меньше, чем себя.
Вегдаш поиграл желваками, но потом усмехнулся с видом сильного, позволяющего ничтожному безнадёжно заблуждаться и мнить себя ему равным.
— Что ж, — он переплёл руки на груди, — все мы с сегодняшнего дня подчиняемся Найриму-иссан. Но на твоём месте я бы не забывал о некоторых важных обстоятельствах. А на счёт уважения ты, конечно…
— Перестаньте! — негромко сказал Найрим, но словно Йамараном отсёк, даже Верд открыл глаза, выйдя из своего молитвенного сосредоточения. — Мы пережили тяжёлую ночь и нам ещё предстоит непростой день. Силы слишком ценны, чтобы тратить их на бесполезные склоки.
— Вы хорошо помните вашу речь, Найрим-иссан? — подчёркнуто-церемонным тоном поинтересовался Вегдаш. — Заявить о себе, приговорить Астервейга, утвердить народ в вере в весьма скорое лучшее будущее, объявить меня регентом, передав все полномочия, — Вегдаш бросил уничижительный взгляд на Тарагата, — чтобы ни один дуролом не вздумал усомниться в моей власти, и…
— И молчать об амарганах и новых законах, да, я всё помню, я затвердил речь наизусть.
— Славно. — Вегдаш расплылся в елейной улыбке. — Законы станем менять с поддержкой нового Пареона, когда полностью обновим его состав, назначив выгодных нам людей вместо Астервейговых псов. И не запамятуйте, прошу вас, объявить меня и Наставником Чёрных Вассалов.
— Пф-ф-ф, — Тшера особенно громко выпустила изо рта струйку сизого трубочного дыма. — С такими аппетитами и сам церос у тебя на посылках станет!
Вегдаш нарочито ласково ей улыбнулся:
— А чем же тогда займёшься ты? Ну, кроме фантазий о моём убийстве?
— О, боюсь, эти, кхм… фантазии займут всё моё время.
— Ах, безраздельно наполнять своей персоной мечты столь красивой женщины — честь для меня. — Вегдаш приложил ладонь к груди и слегка поклонился Тшере. Та криво усмехнулась, смерив его недружелюбным взглядом, но съязвить в ответ не успела: в дверь постучали.
— Пора, Найрим-иссан, киры, — поклонился заглянувший в комнату Хольт, — позвольте сопроводить.
Снаружи их ждали двенадцать Вассалов, выстроившихся в два ряда вдоль коридора, и Астервейг — с мешком на голове и в ножных кандалах. Когда вышел Найрим, Вассалы дружно развернулись к нему лицом и склонили головы. Он занял место
