в воде, раскинул руки и откинулся на спину, глубоко вздохнув. Что-то резко рвануло его вниз, поволокло; тени под водой заскользили быстрее, тускло блеснула бледная чешуя.
– Zeemeermin, – выдохнула Анна очень тихо.
Исабель не сразу поняла, что происходит, но когда поняла, побледнела от ужаса. Она, огненная Альба, не могла представить себе смерти хуже, чем на морском дне, в тугих кольцах скользкого и сильного тела и с водой в лёгких.
– Надо его достать! Он с ума сошёл! – от чувств она не могла даже кричать, и вырывающиеся из её горла звуки были чем-то средним между шёпотом и шипением. – Вытащи его! Он утонет! Там тварь!
– Тихо! – зашипела в ответ Анна. – Если они нас услышат, то точно его утопят! – Она прижалась к камням и, не отрываясь смотрела в чёрную воду, в которой извивались серебристые тела. – Они проверяют, он ли это. Если решат, что Ксандер кого-то привел, утянут его совсем.
Бездумно Исабель зажала себе рот руками, лишь через несколько секунд сообразив, что ладони слишком горячие, и она так может и губы обжечь – но отнять их было выше её сил, и она только постаралась успокоиться, дыша медленнее и тише. С последним выходило плохо: ей казалось, что и её дыхание, и гулкий стук сердца разносились на всё побережье. Анна тоже сейчас не казалась невозмутимой: локтем Исабель чувствовала, как фламандку колотит дрожь.
Наконец, спустя долгую минуту, Ксандер вдруг вынырнул – в дюжине метров от того места, где его утянули под воду, тяжело закашлялся, хватая ртом воздух.
– Узнали, – прошептала Анна с облечением и негромко вздохнула.
Ксандер распрямился, протянул руку, как будто звал кого-то из воды. Метрах в трёх от него из темноты моря вынырнуло бледное человекоподобное существо, покрытое тонкой серебристой чешуей. Существо протянуло к нему руки с перепонками на длинных тонких пальцах, открыло рот, полный острых зубов, и издало резкий крик, похожий на дельфиний.
– Это морской народ, – шептала фламандка. – У вас, на юге, они тоже есть. Но не такие хищные, как эти. У нас с ними что-то вроде войны. Им не нравятся дамбы и сети, и наши корабли.
– Почему тогда они… с ним? – хриплым шёпотом ответила Исабель.
Вокруг Ксандера начали всплывать ещё русалки, кружить, переговариваться. Они касались его бледными тонкими пальцами, с острыми когтями на руках, тянулись к нему.
– Русалки очень не любят нас за строительство дамб. Как вы понимаете, сеньора, в то, чтобы отвоевать у моря эти земли, было вложено очень многое. Морской народ изредка нападает на корабли и одиноких рыбаков. Вилланы считают, что разбитые лодки и обглоданные трупы – это дело касаток-убийц.
Анна рассказывала тихо, почти одними губами, но в стоячем ночном воздухе Исабель слышала её прекрасно.
– Десять лет назад, в сетях тут, недалеко, погибла одна из их народа. Несчастный случай. Запуталась, пропорола бок о якорь, который их держал… – Анна не отрывала глаз от кузена. – Так вот, тогда Морской народ буквально объявил охоту на нашу семью. И если быть точной – на Морица. Решили, видимо, зуб за зуб… Как уж они узнали, что это были наши сети, я не знаю. Они знают о нас больше, чем можно подумать. После этого случая, близко к морю подходить стало опасно. Они кидали гарпуны, бросались на нас, если выйти на сходни – страшная была напасть. Но Морица они отчего-то желали больше всего.
По коже Исабель, несмотря на её внутренний жар, пробежал холодок. Она слушала очень внимательно, и при этом тоже жадно следила за Ксандером, пытаясь прикинуть, что будет, если она скинет плед, зайдёт в воду и очень испугается. Или разозлится. Вероятно – и то, и другое, если это твари что-нибудь сделают с её вассалом.
– И… что было дальше?
– А потом случилось так, что наш четырехлетний Ксандер убежал на сходни, которые тут раньше были, – продолжила Анна. – Он ведь жить без моря с детства не может. Первым заметил, что брата нет, именно Мориц, которому тогда было восемь. Мы их хватились через несколько минут, но было поздно… Нашли на сходнях ревущего Морица, который и рассказал, что младший брат прыгнул к русалкам в воду. – Она закрыла руками лицо и отвернулась, помолчала некоторое время. – Морской народ, сеньора, окружил сходни и потащил старшего, в уплату своего покойника. И Ксандер тогда сам в воду ринулся, чтобы они от Морица отстали. – Её глаза были печальны. – Ксандер очень любил брата с самого детства.
Исабель вдруг вспомнила, как они ревели вместе в его первый вечер у Альба. Она всегда считала, что это были слёзы от ненависти, которую невозможно выплеснуть. Но что, если это была просто боль?.. Она прикусила губу – и тут же болезненно втянула в себя воздух: она их всё-таки обожгла, а кусать обожжённые губы – не самая хорошая идея.
«Он правда не боялся русалок? Не понимал, кто это? Или понимал, но за брата боялся больше?.. Получается, что он спас Морица, а я убила. Был готов умереть за него – а теперь вынужден жить за него?..»
– Но почему они его не убили?
– Мы не знаем, – прошептала Анна. – Искали… как мы думали, труп всю ночь. Всей деревней. И нашли с рассветом Ксандера на этих же сходнях. Мокрого, бледного, замотанного в водоросли. Живого. – Анна посмотрела в море, на русалок и кузена. – Его нашёл мой отец. Рассказал, что рядом со сходнями пела русалка. Мы потом спрашивали Ксандера о том, что было. Много раз. То ли он плохо помнит, то ли не хочет рассказывать, но вытащили мы из него только то, что ундины потащили его к матери той самой, погибшей в сетях бедняжки. И тварь его не убила. Что уж он там ей сказал или что сделал – не знаем, он не говорит совсем про это. Но не убила. И правильно, смерть нашего ребенка всё равно бы погибшее дитя ей не вернула.
Анна села на гальку, прислонилась спиной к камню.
– С тех пор Ксандер к ним и ходит. Они поют ему что-то, а он как будто бы понимает. Зовет их каждый раз, кидает белую гальку в воду, и они откликаются. Только остальным беда от этого, сеньора. Его-то Морской народ привечает, а других так и не любит – всякое может плохое случится. Да и рыба потом неделю ещё сюда не заходит, пугается. Мы его ругали, просили, а он молчит, упрямится и всё равно иногда к ним идёт. Теперь, правда, редко очень. Мы всегда теперь маяк
