зажигаем, когда русалки в бухту приходят, чтобы люди в море не ходили в это время.
В воде вдруг стало тихо, не всплеска.
Анна посмотрела из-за камня и скомандовала:
– Как только начнут петь, закройте уши, сеньора. Вы, хоть и не мужчина, а всё равно их пение завораживает, тянет в воду. Когда Ксандера впервые отец на корабль взял, морской народ ночью в море «Серебряную Деву» окружил, петь начал, звать, так моряки чуть с ума не посходили. Ксандера зовут они теперь «zeemeermin prins», русалочий принц – услышите от кого-то, наверное, ещё это прозвище. Но мальчишку тут все любят, так что относятся с благоговением даже. А мы боимся, сеньора, что уйдет он за ними совсем как-нибудь.
В тишине, под плеск волн, слышны были голоса русалок – протяжные, нечеловеческие. Анна выразительно посмотрела на Исабель и крепко заткнула уши ладонями.
«Русалки – это не страшно», – сказала себе Исабель, потому что руки всё-таки саднили, и зажимать ими уши вот так очень не хотелось. И к тому же, она слышала Одиль, и это было красиво и завораживающе, но совсем не страшно. Да, парни на венецианку смотрели как на рождённую из пены Венеру, но и только. Бояться нечего.
И тут русалки наконец запели.
Исабель вздрогнула всем телом, как будто по нему прошла волна острой боли. Песня водным бичом вспорола её ледяной панцирь, резанула по огненному нутру, и Пламя содрогнулось. Белла открыла рот в беззвучном крике и рухнула на колени, оперлась ладонями на землю. Пламя шарахнулось прочь, забилось в дальних уголках души, и она осталась одна – обожжённая, одинокая, пустая. И она соскальзывала в эту темноту, как в тёмную воду, и сознание растворялось в ней. Белла неловко упала на бок, подняла руки к ушам, но было поздно. Перед её внутренним взором проносились быстрые картины: её печальная мать, которую Исабель только видела на портрете и на могиле, и от которой в жизни не услышала ни слова; почерневший от горя по погибшей жене Алонсо; печаль в глазах Пепе; взгляд деда, устремлённый на портреты его жён; её одиночество; пылающие в её руках открытки с видами разных городов… темнота, в которую она кричит, которая липнет к рукам, делает движения замедленными…
Ладони обожгло болью, когда они коснулись прикрытых волосами ушей. Белла изо всех сил прижала их, заглушая песнь, и судорожно вдохнула. Пламя вспыхнуло, осветило её душу, наполнило теплом, отогнало прочь тени. Она обнаружила, что лежит на земле, подтянув колени к груди, а её щеки очень мокрые. Она что, плакала?..
– Сеньора? Что с вами? – встревоженный шепот Анны был чуть громче шелестящего прибоя.
Русалки больше не пели, море успокоилось. Анна осторожно обняла девушку за плечи, погладила её по волосам.
– Уже всё, они не поют больше. Там только Ксандер с ума сходит.
Исабель прижалась к ней, чувствуя себя очень слабой. Голова кружилась, руки ныли, но она постаралась и села, тряхнула головой.
– Ксандер что? – Она посмотрела в сторону воды.
Ксандер с совершенно отрешённым видом стоял в воде в окружении русалок. Одна из ундин обнимала его тонкими белёсыми руками за шею, касалась шрамов от ожогов, заглядывала в глаза, тянула его к себе – а он, он наклонился, улыбаясь так, как Исабель никогда не видела, чтобы он улыбался, и тянулся к ней.
– Вот вы, сеньора, видите русалку, тварь морскую, – сердито прошептала Анна. – А он сейчас видит прекрасных девушек и ничего не соображает.
А вот это уже было плохо, поняла Исабель.
Пока он понимал, что играет с чудовищами – он контролировал ситуацию, настолько, насколько её вообще можно контролировать, когда вокруг увиваются хищные стихийные твари. Но теперь…
Исабель с трудом поднялась на ноги, держась за камень, тихо шипя от боли в обожжённых руках и пульсации в висках, и прикинула расстояние до берега.
– Значит, пора его вытащить.
– Стойте, это опасно! – Анна для верности ухватила её за локоть. – Обычно они его так и оставляют на мелководье, совсем одуревшего. – Она глянула на Ксандера, который шёл всё глубже за манящей его русалкой и улыбался. – С ним ничего не будет, поверьте, нужно просто подождать. Хотя выглядит жутко, согласна. Однажды дядя Натан даже спускался сюда с факелом, отгонял их от сына.
«С факелом. Конечно, они боятся огня!»
Её гнев наконец нашёл цель. Он знает, что делает, вот как? Помилуется с ними тут, пока её корежит, и они уплывут, будто ничего и не было? Безнаказанно?
Она криво ухмыльнулась, дёрнула локоть из пальцев Анны и быстро пошла вперёд, скидывая плед на ходу. В голове было гулко и отчаянно пусто, но на удивление, у неё даже не заплетались ноги, и шаг был уверенным и лёгким. Никогда ещё ей не было так легко.
«Вы сделали мне больно. Теперь посмотрим, могу ли я ответить вам тем же!»
– Сеньора, назад! – услышала она крик Анны, но будто совсем издалека, и усмехнулась снова. Кричать – это пожалуйста, но они здесь слишком боятся своих русалок, чтобы пойти следом – да и будет ли рисковать фламандка ради неё?
И не надо. Она, Исабель, не боится.
Она посмотрела на ладони – на них, вновь укрощённый и послушный, как в Академии, сиял, плясал Огонь, разгоняя ночь, отражаясь от воды, играя в тёмных глазах русалок. Она остановилась у края воды, чувствуя, как светлая, огненная ярость заполняет её пустое сознание, слыша, как Пламя всё громче поёт в её крови. Воздух вокруг дрожал от жара, выбившиеся из косы пряди трепетали, и горячее сияние поднималось от кистей вверх по предплечьям.
– Идите сюда!
Ундины обернулись, кинулись врассыпную, пронзительно заверещали. Ксандер обернулся. Глаза его были чёрные и пустые, как океанская ночная глубина, и пламя отражалось в них так же, как в глазах русалок, и он попятился от неё так же, как они, явно её не узнавая. Русалки же вокруг него били длинными белёсыми хвостами, верещали, хватали его за руки.
Ничего. Не утопится же он со страху, а если русалки перепугались ещё и за него – пусть!
Решившись, она шагнула в воду. Это было неудачно – её тонкой кожи сапожки промокли тут же, но сейчас это было неважно – важно было дойти до Ксандера. Шаг. Ещё один. Что-то хлестнуло её по ноге, но не смогло сбить с ног. Исабель сделала широкий мах рукой, как в танце.
– Пошли вон!
Русалки шарахнулись прочь от огня, и её затопило боевое упоение, как на экзамене.
– Вон!
Она не знала, понимают ли они
