облака, как стояли неподвижно, так и стоят, точно так всегда раньше начиналось холодное время – заморозки, предвестники первого снега. И пора бы уже давно, пусть скомканы теперь времена года, исковерканы, но они по очереди все равно берут свое.
Город я увидел спустя три часа, то есть часов в пять вечера. В зимнее время темнеет рано, но только не в белую ночь, которая забралась теперь даже в наш край.
С вершины сопки, позади которой плескалось озеро, город показался мне совсем незнакомым, хотя я бывал в нем раньше и не единожды. Город был намного крупнее моего родного Подгорска.
Здесь картина разгрома была невероятной по жестокости, но это ничего. Сразу же я увидел столб дыма, поднимающийся из-за дома, где-то далеко впереди, может, километрах в десяти. Мне предстоял долгий пологий спуск по шоссе, с риском попасть в затор из перевернутых и сбившихся в кучу машин.
Что представлял из себя город: дома, дома и дома, сплошь одни темные дома, трубы заводов, мосты – целое море колючих угловатых строений. Серый, молчаливый, я имею в виду без шума машин, трамваев, электричек. Лай собак – это есть. Судя по дыму, тут есть и люди. Вот так: полгода в одиночестве – на волю стихии и внутренним голосам, а теперь вот люди.
Зато я не один теперь!
Зато теперь могу стать худшим.
Но как быть, я уже катил вниз по склону. В конце концов, я ведь путешествовал и, что замечательно, за эти дни совсем не устал, я поехал бы и дальше, проехав город насквозь.
Город был чужим, и встретил меня он по-своему. Я подъезжал только к первому скоплению авто на дороге, а меня уже облаяла свора собак. Они выскакивали из машин, через разбитые окна, через дыры вместо дверей и капотов и бросались мне под колеса. Зубы у них были тонкие и длинные, они торчали в разные стороны из их пастей. Зубы натыканы были, как попало, и если отбросить испуг от их внезапного натиска, бояться их было смешно, вряд ли они могли толком цапнуть. Они бросались под колеса, и я чуть не упал, когда переехал одну из собак.
– Глупые животные! – кричал я, – я ведь все равно проеду. Отстаньте.
Я дергал руль вверх, и переднее колесо отрывалось от дороги, а я старался опустить колесо на собак, вернее, я их только пугал, но они, глупые, под колесо лезли сами. Недолго эта шумная свора сопровождала меня, стоило мне заехать в сам город, собаки прекратили погоню. Полаяли вослед и побежали прочь, изредка оглядываясь. Я подумал, было, что в городе обитают собаки другой породы, более зубастой, поэтому те-первые их и испугались, не решаясь заходить на чужую территорию. Как бы то ни было, собаки потеряли ко мне интерес.
Три или четыре года назад я легко мог назвать улицы в Горске, большую их часть, особенно на въезде в город. Я часто тогда здесь бывал, мама возила меня по больницам. Теперь я все названия позабыл. Я не узнавал ни одной из них, потому что город в этой части был почти срыт бомбами и ракетами. Ехать было практически невозможно, потому что вокруг лежали поля искореженного железа, куски бетонных плит, остатки кирпичной кладки. Да, еще бесчисленные воронки. Тем не менее, я как-то умудрялся ехать. Скорость была, конечно, черепашья. Но чем глубже в город я пробирался, тем целее попадались здания, а вскоре дома, выглядели уже совсем целыми, без крыш пока, без окон, но стояли они уже в полный рост.
Дом, из-за которого поднимался дым, я давно потерял из виду, и держался теперь лишь приблизительного направления. Я все бросал взгляд по сторонам, надеясь узнать тот дом, он так хорошо просматривался с сопки, и так неожиданно стал незаметным теперь. Я старался узнать в небе хотя бы останки дымового столба.
А увидел человека…
Он стоял боком ко мне, лицом к какой-то развалине. Повернул голову, несколько мгновений на меня смотрел, а потом отвернулся. Ни тени интереса, ни капли внимания.
– Эй, – окликнул я его, подняв руку, направляя свой транспорт в переулок.
Человек прыгнул куда-то вниз, вот и все его уважение. Когда я подъехал к тому месту, где он только что стоял, то едва успел заметить его спину, мелькнувшую за толстыми трубами теплотрассы.
Я стоял перед котлованом и размышлял. Я не рискнул бы пуститься вдогонку по подъездным тоннелям даже на знакомой территории, а тут и подавно. С сожалением я покатил, было, дальше, но услышал за спиной странный оклик.
– Аю, – то ли вопросительно, то ли восторженно кто-то обратился ко мне. Я обернулся.
Если того первого я почти и не разглядел, в том случае даже беглого взгляда было достаточно, чтобы оценить, что одет тот мужчина был вполне прилично. Теперь же хотя парня этого нового я рассмотрел лучше некуда, мы в трех метрах друг от друга стояли, об одежде его сказать было особо нечего, ее попросту не было. Какие-то набедренные лохмотья и все. Парень, а точнее мужчина этот лет сорока, был лысый абсолютно, даже бровей у него не просматривалось, даже ресниц. Здоровячек, пониже меня ростом, то есть полтора метра, не выше. Что подкупало, что обезоруживало – так это его добродушное лицо. Он лучезарно улыбался и протягивал ко мне руки ладонями вверх. И еще он медленно ко мне приближался.
Я хотел, было, его поприветствовать сам, добрым словом, но он опередил и уже не так громко произнес, то же самое свое: «А – а – ю». Улыбка на лице, глаза – светящиеся детской радостью. Когда он тянул «а – а – а», изо рта его потекла слюна. Капля эта длинная упала ему на грудь, но он, казалось, и не заметил. Подошел он уже совсем близко, протягивая ко мне руки ладонями вверх.
Сзади я услышал шорох и, повернув голову, увидел еще двоих. Таких же в точности добрячков. Они улыбались и тянули руки. Оба низкорослые, крепкие на вид, голые и только у одного из них на макушке чернел островок волос. Шеи у всех троих от затылка до спины представляли собой три толстые складки. Грязные шеи, засаленные подбородки.
Первый из моих новых знакомых, тот, что был в набедренных лохмотьях, прыгнул и обеими ладонями ударил меня в грудь. В этот момент улыбка его подернулась тупой безумной свирепостью. Хотя я был значительно крупнее каждого из них, удар мне в корпус оказался на удивление силен, я даже отшатнулся.
Но зря разве ребята дразнили меня «ТУ – 184», вернее «бомбовоз».
Неожиданно для себя я опустил на шею мужичка кулак, и мужичок упал в пыль,
