– Не может… быть!
– Ульрика, – поднявшийся из-за стола красавчик шагнул к баронессе. – О чем он говорит?
Марек тоже ничего не понимал, лишь чувствовал боль хозяйки дома – давнюю, но мучительную, точно от невскрытого нарыва.
– Боже! – шептала женщина, не замечая протянутой к ней руки. – Пещера! Черное озеро! А я ведь думала… всегда думала, что такой родилась на свет!
– Это случилось так давно? – Перегрин нахмурился.
– Мне было семь лет, – зажмурившись, Ульрика потрясла головой, и с уголков ее глаз будто бусины драгоценные сорвались. – Отец говорил: десять дней искали… Десять!
– Нам нужен хотя бы след. Место, где ты пропала, место, где тебя нашли…
– Ничего не помню, – отрезала женщина. – Отец не любил, когда при нем даже упоминали ту историю. Иногда мне снится подземное озеро с черной водой. Я думала, это всего лишь дрянной сон.
Сквозь узкий просвет между створкой и дверным косяком Марек видел, как слуга барона коснулся плеча Ульрики, та не отстранилась, даже когда обе руки мужчины легли на ее плечи. Что-то вроде ревности кольнуло под сердце тупою иглой, но Марек немедля забыл о ней, когда снова заговорил Микаэль.
– Плохо дело? – спросил нюрнбержец.
– Да, – с видимой растерянностью признал Перегрин. – Не думал, что она оказалась возле Провала в столь юном возрасте. Воспоминания наверняка скрыты в ее памяти, но слишком глубоко. Жаль. Мне их не пробудить – для этого нужен особый дар, и я им не обладаю. Быть может, в городе есть кто-то, способный помочь, однако…
Девенпорт равнодушно пожал плечами. У юноши-послушника взгляд стал совсем беспомощным, молчал и проклятый телохранитель священника.
Альма… «Подай на хлебушек, дяденька…» Худенькая ручка, вцепившаяся в рукав…
– Есть, – проворчал Марек, толкая тяжелую дубовую створку. – Есть умелец.
Он увидел, как сузились глаза убийцы из Нюрнберга, и ответил ему полным ярости взглядом.
* * *
В полумраке лицо Микаэля казалось деревянной маской, чем-то схожей с ликами идолов, губы которых Клыкачи после охоты мазали звериной кровью и жиром.
Марек сжал кулаки. Столько лет минуло, а его ненависть ничуть не остыла. Занесенный меч, за кромкой щита с распластанным по нему крестом – холодные глаза: этот образ юноша видел по ночам в кошмарах. И вот убийца – здесь, совсем рядом.
Опрокинуть его криком и, пока не опомнился, достать одним прыжком, вырвать горло, проломить грудь, размозжить голову!
Красная пелена ярости затягивала рассудок – как годы назад на берегу реки, когда он мчался на выручку отцу. Тогда Марек не успел помочь, но сейчас может отомстить! Расплатиться! Воздать!
В комнате, кроме него и убийцы, никого не было: остальные разошлись, когда закончился «совет». Кристиан ушел с Перегрином – наверное, донимает сейчас чужака расспросами. Для Марека странник оставался загадкой, его рассказы о себе поражали воображение, но мало что объясняли. Наверное, чтобы разобраться в них, нужна голова как у Иржи. Допив вино, отправился спать Девенпорт: жизнь приучила наемника, что если уж выдалось время для отдыха – не стоит терять его понапрасну. Наконец ушла хозяйка поместья, а за ней последовал Николас. Марек и убийца остались наедине.
– Не глупи, – сказал Микаэль. – Не нужно крови.
Голос его был спокоен, а сам он не двигался с места, но по положению ног нюрнбержца, по повороту плеч и бедер легко угадывалось, что сейчас случится: неуловимый и стремительный, словно призрак, тот скользнет в сторону, а потом в одно мгновение окажется совсем рядом. И тогда песня Марека спета: ему ли не помнить, как этот человек умеет убивать?
– Я тебя знаю, – сказал Микаэль и тут же поправился: – Не так… знаю, откуда ты.
– Хорошо. Значит, не придется напоминать, – мрачно сказал последний из Клыкачей.
– Не пойму, в чем ты меня-то винишь. Разве, когда мы пришли, вы не грызлись между собой?
– То было наше дело!
– Было ваше. Пока не вышло за порог вашего дома. Помнишь, что дальше сталось?
Конечно, он помнил. И как мужчины из рода Габы Ревуна ходили по поселку, пьяные от учиненной резни. И как они швыряли своим женам снятые с мертвецов штаны, рубахи и платья – мол, только и нужно, что кровь замыть, не пропадать же добру. И как отец на сходе сцепился с Габой – тоже помнил. Ян сказал, что своим безумием Ревуны погубили всех, что вырезанных деревень им не простят.
– Не тебе, наемник, судить нас! – ощерился Марек, с горечью понимая, что уже не нападает, а защищается. – Ты же был в наемном отряде, тебе нет разницы, кого убивать! Главное, чтоб серебра отсыпали!
– Я бил вас не из-за денег, – Микаэль пожал плечами. – Я людей защищал.
Юноша фыркнул – он не поверил, конечно, но что толку спорить об этом? Сказал другое:
– А там, за нашим тыном, кто, по-твоему, жил? Не люди?
– Я не знаю, – качнул головой нюрнбержец, и на миг Мареку показалось, что в глазах врага мелькнула затаенная боль. – А ты? Ты знаешь?
«Конечно! – хотелось крикнуть ему. – Конечно, я знаю!»
Он мог бы рассказать этому человеку, какими замечательными были его односельчане, но… Разве убедить того, кто видел, что натворили родичи Ревуна? Марек даже головой затряс, отгоняя неправильные мысли. Ему должно ненавидеть проклятого убийцу, а вовсе не оправдываться перед ним!
– Не нужно крови, – повторил Микаэль, голос его звучал чуть мягче. – Не делай того, о чем потом пожалеешь.
– Слишком уж ты в себе уверен! А ну как я окажусь сильнее?! Может ведь и так случиться!
– Может. Но мне сдается, нам не стоит это проверять. Сейчас важнее другое.
«Что может быть важнее расплаты за пролитую кровь?!» – хотел крикнуть Марек. Но спросил иное:
– Что же?
– Вот это, – рука Микаэля описала широкий полукруг. – Разобраться со всем, что здесь творится. Чужак из неведомых земель. Ворг. Девочка. Эти… выродки под личиной монахов.
Показалось или голос его чуть дрогнул, когда он упомянул об Альме? И как же теперь быть Мареку?
– Одолеть их сможем только вместе. А кто еще, кроме нас?
– И это важнее того, что между тобою и мной? – холодно усмехнулся юноша. – Так, выходит?
– Пожалуй что так.
Марек молчал – долго сидел, глядя на огонек свечи, чуть заметно колебющийся в такт его дыханию. Нужно принимать решение, но как? Слишком тяжело…
– Никогда не забуду того, что ты сделал, – сказал он наконец. – И еще не знаю, как мне поступить. Но, пока все не кончится… можешь за спину не бояться.
Микаэль поднялся из-за стола.
– Ты хорошо решил, – негромко сказал он и неторопливо прошел к двери, та слабо скрипнула, открываясь.
– А повернуться к тебе спиной я бы и прежде не испугался. Ты вроде не из тех, кто бьет сзади.
С этими словами и вышел. За окном чуть слышно зашуршал дождь, несильный, но по-осеннему монотонный.
Когда лязгнул засов на двери, Иржи не пошевелился. И даже глаза не открыл – прикинулся спящим. Глупо, конечно, – разве уйдут тюремщики, если увидят, что узник спит? Растолкают, еще и кулаком по ребрам пройдутся. А все одно: тянешь невольно время, отсрочиваешь неизбежное.
– Вставай.
Ну хоть без кулака обойдется – отведут в допросную небитого, не станут у палача хлеб отнимать. При мысли о дыбе Иржи стиснул зубы. Даже если он не станет молчать, пытать все одно будут – чтобы убедиться в искренности, да и просто «для порядку».
– Ты не спишь. Вставай.
Иржи повернулся на лежанке. Ну надо же – наемный меч Иоахима припожаловал. Тот самый, что скрутил на площади неудачливого Пороха, как малого ребенка. И которого до смерти ненавидит малыш Марек.
– Эк вы затянули-то. Я думал, раньше обо мне вспомните.
– Раньше не получилось.
Иржи замер. Что-то не понравилось ему в словах Микаэля.
– А где… стражник? В прошлый раз меня стражники вели.
– Тута я, тута, – в двери протиснулся Стефан – грузный и неопрятно одетый детина; был он неповоротлив, точно раскормленный боров, но и весьма силен – с тяжестью его ручищ Иржи уже имел несчастье познакомиться.
– Ну шо, дождался своего часу, убивец, – толстяк насмешливо гыкнул. – Ужо мастер Бьорн подпалит тебе…
– Просто веди его, – прервал Стефана Микаэль. – Не болтай.
Недовольно скривившись, толстяк все же послушался – было заметно, что инквизиторского цепного пса он опасается. Пухлая, но крепкая рука «помогла» Иржи подняться и толкнула к двери:
– Пшел, кр-рысоед!
Каменный пол, босые ноги… зябко. Или это от страха в озноб кидает? Иржи не сомневался: сегодня вывернутыми руками он не отделается, сегодня будет по-настоящему жарко. Выдержит ли? Скрывать ему особо нечего, но как бы не дать слабину перед папской гадиной, не опуститься до слез и позорной мольбы.
– Что хозяин-то ваш? – подал голос Стефан. – Бают, скверно.
– Так и есть.
– Ишь… А этого все едино к себе требует.
– Дело превыше всего.
Изумленный, Иржи даже не сразу понял, что они прошли мимо допросной. Что творится-то? Проклятому Иоахиму… скверно?! Неужто случилось чудо, и какой-нибудь крошечный осколок от громового шара добрался-таки до печени святоши?! Куда… куда его, собственно, ведут?
