только то, что кто-то их платит за труд, но сколько – для неё было загадкой. Одиль её понимала: если бы не Адриано, с упоением торговавшийся в каждой лавке в Венеции, неважно, за что – бриллианты или пару яблок, она бы тоже понятия зелёного не имела, что сколько стоит. Леонор попался целый курс людей с расплывчатым схожим пониманием, поэтому после первоначальных расспросов она, видимо, махнула рукой, благо в Трамонтане платить тоже ни за что не приходилось.
Одиль решила понадеяться, что кортесы Иберии были щедры к своей подопечной. На Йоль Леонор была в чём-то простом, но затянула на талии дивную вышитую цветастую шаль, и выглядела вполне нарядно. Другое дело, что шаль могла быть делом рук её матери, и для бала в любом случае такими мерами было не обойтись.
– Я тоже в первый раз заказываю, – вдруг сказала Белла. – Мне обычно кормилица шила.
Леонор бросила на неё благодарный взгляд.
– Мне – мама, – отозвалась она, подтверждая догадку Одили. – Но тут-то надо что-то… модное. Да? А я даже не знаю, где это смотрят.
– У меня есть мастерица, – подала голос Одиль. – Хочешь с нами?
Так и вышло, что в первых числах марта они – открыв дверь с разрешения ректора и под наблюдением мэтра Баласи – втроём отправились на день в Светлейшую Республику. Венеция глубоко поразила обеих ибериек, причём Белла молчала, словно воды в рот набрав, и смотрела на каналы слегка ошалевшим взглядом, а Леонор восторгалась буквально всем, будто сказкой, которая не может существовать на самом деле, но от того не менее прекрасна. Особенный восторг у неё вызвал крылатый лев святого Марка, напомнивший ей, конечно, мантикору.
Несмотря на свою славу и востребованность, швея поклялась, что их платья будут в срок. Сомневаться в словах тех, кто зарабатывает своим трудом, Одиль не привыкла, поэтому принесенные – действительно за три дня до заветного бала – платья были обстоятельством приятным, но вполне ожидаемым.
А вот то, что волшебные недопчёлы, влетев со своим грузом в их маленькую гардеробную, тут же опрокинули флакон с духами – её любимыми! – было бесспорной неудачей.
Одиль подбросило на кровати, едва со стороны гардеробной раздался звон, и она успела заскочить в гардеробную и закрыться в ней ещё до того, как запах горького миндаля вполз в спальню. Но на этом успех закончился. Она честно дала запаху бой, размахивая мешочком с лавандой, но единственным эффектом этого упражнения стала мигрень, радостно вгрызшаяся ей в виски. Делать было нечего: она выскочила из благоухающей гардеробной, закрыла дверь как могла тихо и прокралась на цыпочках к окну, по пути опасливо глянув на Беллу. Но свернувшаяся клубочком иберийка забылась сном уже глубоко за полночь и сейчас только что-то пробормотала, крепче прижав к груди усыпивший её фолиант. От распахнутого окна в комнате посвежело, но запах Одиль всё ещё чуяла, и, спасая разболевшуюся голову, решила сбежать и искупаться, тем более что ветерок принес завлекательный аромат озёрной воды.
Снаружи Одили попался только один взъерошенный Клаус, явно не столько проснувшийся, сколько ещё не ложившийся. Единственную по-настоящему раннюю пташку она обнаружила, добравшись до укромной бухточки – и это был Ксандер, плававший там с самым безмятежным выражением на лице.
Чем озерцо было хорошо, так это тем, что вокруг него и над ним сплошь росли плакучие ивы, образуя удобные альковы: ей удалось незаметно и скользнуть в воду, ёжась от её зябкой прохлады, и возникнуть из неё – правда, практически у него под носом, он еле успел затормозить, чтобы её не протаранить.
– Поздравляю первого отоспавшегося, – нараспев сказала она.
Чертова шевелюра отозвалась и на это: волосы, старательно остриженные по самые уши, коснулись мокрыми концами плеч – опять придется отстригать, что ж это за бедствие такое.
– Спасибо, – отозвался он. – А ты как?
– Целые пять часов сна!
Он ухмыльнулся в ответ и показал ей большой палец.
Накупавшись до мурашек, они целомудренно разошлись под разные ивы, но в одевании он её опередил, и когда она вышла из-под осыпанных росой веток, одёргивая измазавшуюся по подолу юбку, он уже стоял на берегу, пожёвывая травинку, и с усмешкой наблюдал, как из воды выкарабкивается Адриано.
Судя по тому, что он был по уши в какой-то тине, братец решил посуху не добираться – сиганул, похоже, прямо из окна в озеро, как дома – в Большой канал. Спутанные его волосы стояли дыбом, и там что-то решительно и отчаянно шевелилось.
– Никогда, – сообщил он им вместо приветствия, с фанатичной убежденностью древнего пророка, – не пейте кофе с женьшенем. Особенно пять чашек.
Они только переглянулись. В серо-зелёных глазах Ксандера плясали искры.
– Нехорошо тебе? – спросил он.
– Отвратительно, – Адриано бросил выжимать рукав рубахи, качнул головой и поморщился. Шевеление в его волосах усилилось; наконец наружу выскользнул жадно хватавший воздух ёрш, – и я что думаю… – и шлёпнулся ему на плечо. Пробормотав проклятие, Адриано его поймал за хвост – вышло не сразу – и метким броском отправил назад в воду. – Да, так я что думаю – надо кому-нибудь сделать гадость. Не всё ж мне страдать одному.
Ксандер вскинул бровь.
– Подозреваю, что страдать будут профессора.
– Да, тут я умелец, – вздохнул Адриано. – Ладно, как-нибудь прорвёмся. Дали, а Сабелла как?
Она подняла брови.
– Как обычно.
Первые пару месяцев с Йоля «как обычно» означало, что Белла при одном виде Ксандера задирала нос самым буквальным образом и цедила слова – хотя бы поначалу, пока помнила, что так надо делать достойной сеньоре при виде вызвавшего её неудовольствие вассала. Всё это время Ксандер старательно не попадался ей на глаза насколько возможно, потому что, к несчастью, одними холодными взглядами гнев сеньоры не избывался, и к ним часто добавлялись язвительные комментарии, на которые упаси все силы мира ответить, а то и распоряжения, порой весьма неприятные. До Приказов дело не доходило – то ли потому, что Белла не желала очередного заступничества самой Одили и Адриано, с которыми она отношения как раз постаралась не портить, то ли потому, что хотела показать другим иберийцам, что и без Приказов справляется.
Иберийцы это вполне одобряли. Мигель, с которым она неизменно благосклонно беседовала, периодически делала уроки, гуляла и иногда даже смеялась его шуткам, вообще одобрил бы что угодно. У него ухаживания были, с точки зрения Одили, очень уж… иберийские – с забрасыванием утащенной из оранжереи Баласи розы в окно и даже серенадой пару раз в месяц, но они принимались в том же стиле. Одиль подозревала, что по
