деле мама! И когда он захотел вырваться, ему пригрозили… Он знал, что обречён, поэтому оставил подсказки. Хотел, чтобы я во всем разобралась. Это было сложно… Этого недостаточно, чтобы вернуть ему доброе имя. Но я стараюсь. Пожалуйста, вспомни: рассказывал ли дядя хоть что-нибудь о своей работе? Может, он говорил об отце?
— О твоём отце? Причём здесь он? — и тут Марина Никифорова ахнула. — Ты считаешь: он замешан? Эти обыски! Небеса!
— Мама, успокойся, пожалуйста, и вспомни. Это важно!
— Н…нет… Я не помню. Ты же знаешь, он не ладил с Василием, никогда не ладил. И Пётр никогда не упоминал, что Василий спонсирует его проекты. Мы не говорили о твоём отце. Но … возможно, я просто забыла. Я постараюсь вспомнить, — мама Эжени была потрясена. — У меня сохранились письма, файлы твоего дяди, даже его рукописи.
— Миссис Никифорова, извините меня, — встрепенулся я. — Где вы храните эти документы? В Москве?
— О нет. Все важные документы держу при себе. Куда я, туда и они. Но, боюсь, в них не будет ничего полезного…
* * *
Питер Никифоров действительно не оставил сестре никаких важных документов, но в этом хламе мы обнаружили кое-что ценное.
— Откуда у тебя ключ-карта от кабинета отца? — ахнула Эжени.
— Ключ-карта? Какая? Ах, эта! Не знаю… Наверное, ты оставила, Женя. У меня никогда не было этого ключа.
Эжени широко улыбнулась и прижала карту к груди. Она что-то задумала!
— Ключ от его кабинета? Зачем он тебе? Там уже проводили обыск, просматривали данные, сохраненные на компе. И ничего толкового не нашли, — я не понимал, почему девушка переполошилась. Эжени одарила меня ещё одной довольной улыбкой.
— Обыск провели только в офисе. Но не в доме. Это ключ от домашнего кабинета отца. Запасной ключ! Наверное, я забыла его у матери, а она и внимания не обратила. После того как я угнала корабль, отец аннулировал не только мой пропуск на космодром, но забрал и ключи от дома. А этот — запасной! Дура я, дура! Вот почему он так занервничал! Он хранит все файлы дома! Я была в его кабинете! Настоящее бомбоубежище! И обыски там проводить не станут, потому…
— Потому что, согласно 32 статье Процессуального кодекса ЕАК, требуется особое разрешение на обыск дома, если расследование связано с профессиональной деятельностью подозреваемого, — закончил её мысль я. — Чёрт! Это плохо!
Глаза Эжени, напротив, сияли.
— Он один из учредителей программы! Что если он хранит дома что-нибудь важное?
— Эжени, не думаешь ли ты… Постой, не руби с плеча! Может, ты ничего и не найдёшь. Может, ты и вовсе не попадёшь в дом.
— Попаду. У меня есть ключ от кабинета, а Регина Шелли поможет обмануть ИИ квартиры. Я доберусь до его файлов, Алекс! И никто меня не остановит! Слышишь? Никто!
Разумеется, никто. Даже я.
— Значит я пойду с тобой.
* * *
Однако поездку в Москву пришлось отложить. Меня вызвали в Берлин, где я должен был дать показания. Канцлер вступал в должность только спустя полтора месяца после выборов. Указанное время отводилось на постепенный переход власти от одной партии к другой. Однако канцлер имел право на первый указ, который не мог отменить даже Тинг, ещё заседавший старым составом. И этим указом Бенджамин Холинвуд учредил чрезвычайную комиссию для расследования злоупотреблений космических магнатов. Репортёры от любопытства исходили слюнями, новостные ленты, да что там, вся Сеть, пестрила предположениями.
«Следуя программе „Партии справедливости“, канцлер Холинвуд урезал финансирование космических исследований и отдал распоряжение о передаче средств в Фонд социальных инициатив… Пресс-секретарь канцлера сообщил, что закрывать все космические программы не планируется, однако необходимо провести проверки отчётности. И если вскроются злоупотребления, нецелевое расходование средств, задолженности по уплате налогов, виновники, вне зависимости от статуса и положения, понесут заслуженное наказание».
Обыски в офисах магнатов ничего не дали, разве что всколыхнули общественность, обозлили богатеев и… и напугали их. Ага, напугали! И, тем не менее, они отказывались закрывать программы космических исследований, а финансовых злоупотреблений оказалось недостаточно. Магнаты были согласны и дальше оплачивать исследования за свой счёт. Значит, требовались более весомые доказательства. Именно поэтому освобождённых подопытных вызвали в Берлин.
— Мама, как ты думаешь, какая рубашка подойдёт Алексу больше? Серая или голубая?
— Чёрная, — опередил Марину Никифорову я. — Я не хочу наряжаться, Эжени. Я собираюсь дать показания, а не сняться в шоу!
Эжени, вопреки моим возражениям, оформила онлайн-заказ, наверное, в самом дорогом магазине ЕАК.
— Нет, ты переоденешься в светло-голубую рубашку, хорошенький мальчик. Мама, мне кажется, голубой ему подойдёт больше. Или всё-таки серый?
— Тебе виднее, детка, — Марина Никифорова так и не оторвала взгляд от древних черепков.
— Решено! Голубая рубашка! — голубая рубашка. Ага! Она стоила дороже многофункционального дроида. — И чёрный пиджак. Я заказала его специально для тебя. Сидеть будет, как влитой!
— С тобой только свяжись… — ворчал я. — С тобой только свяжись!
* * *
На аэровокзале в Берлине меня встретил Гектор Бофорт. Вот это да! Неужели, выбравшись со станции, я превратился в важную шишку, раз меня вызвался сопровождать главнокомандующий?
— Я отвезу тебя в Штаб партии, парень. Посол хочет поговорить с тобой, — стащил меня с небес на землю командор, стоило только забраться в огромный зеленый кар.
— Но, сэр, я же должен дать показания…
— Подождут твои показания. Лу’Каас беспокоится о тебе и требует встречи, а сейчас не лучшее время для ссор с пришельцами, — процедил Бофорт. Его кар стрелой ринулся вперёд. К счастью, я успел пристегнуться, иначе бы врезался в переднее сидение. Мы летели так быстро, что город за окнами походил на расплывчатые картинки в калейдоскопе, яркие и бессмысленные.
«Небеса! Он гоняет, как псих!» — думал я.
Я видел синие глаза командора в зеркале, и они метали молнии.
