люблю, жду и очень надеюсь, что его невиновность будет доказана.
– Обязательно передам.
Во дворе меня ждал неприятный сюрприз. Стоило мне только покинуть чёрный ход и оказаться на улице, как сзади окликнули:
– Товарищ сотрудник уголовного розыска.
Голос был женский и принадлежал мадам, как я назвал её про себя, Цимлянской.
Я развернулся.
– Я вас слушаю.
У Цимлянской был грозный и напыщенный вид. Она стояла, уперев кулаки в бока и смотрела на меня как на врага народа.
– Вы всю ночь провели в комнате Быстровой! – Она вела себя словно обвинитель на суде. – Простите, даже если и так – вам какое дело до этого? – перешёл в контратаку я.
Всегда ненавидел столь бесцеремонных особ, любящих совать нос куда не надо. Таких персонажей всегда хватало с избытком в любое время, и пить кровь они умели лучше заправского вампира.
– Жилтовариществу всегда есть дело до поведения жильцов, – изрекла Цимлянская. – Думаю, пора ставить на вид вопиющий факт морального разложения гражданки Быстровой. Не успела, значит, мужа отправить в тюрьму, как уже закрутила роман с новым хахалем.
– Слушайте, вы, гражданка Цимлянская!
– разозлился я. – Кто дал вам право судить других людей? Шли бы вы в известное место по известному адресу, пока я не прищемил ваш слишком любопытный нос.
– Да как вы смеете! – взвизгнула она. – Вы грубиян и хам! Вам не место в уголовном розыске! Я обязательно сообщу о вашем поведении начальству!
– Пиши хоть в спортлото! – взорвался я.
Сейчас меня не волновало, что Цимлянская даже представления не имеет, куда я посоветовал ей обратиться. Наглость и беспардонность мадам вывели меня из равновесия. Ещё немного, и я бы послал её по матери – в искусстве выражаться опер способен заткнуть за пояс портового грузчика или матроса.
– Всё! Моё терпение лопнуло! – воскликнула Цимлянская. – Я прямо сейчас отправляюсь к товарищу Лапину в жилотдел. И если он не примет все меры по срочному выселению гражданки Быстровой из незаконно занимаемой площади, дойду до самого верха!
– Да пошла ты! – ругнулся я и, развернувшись к ней спиной, пошагал прочь.
– Вы у меня ещё попляшете! – донеслось вслед. – Наплачетесь горькими слезами! И вы, и эта шлюшка.
Я резко развернулся.
– Ты, тварь! Ты кого назвала шлюшкой, а?
Цимлянская побледнела, но не струсила. Женщина оказалась не робкого десятка, а может, ей были слишком нужны квадратные метры Катиной жилплощади и ради них она была готова нырнуть хоть в омут с головой:
– А вам непонятно? Совсем страх и совесть потеряла, мужиков к себе таскает!
– Значит так, – сквозь зубы прорычал я.
– Ещё раз назовёшь Катю этим словом, я тебя урою! И запомни раз и навсегда: я не хахаль, а родной брат Екатерины Быстровой.
Наверное, это было ошибкой с моей стороны представляться этой расчётливой скотине в юбке. Цимлянская зло ощерилась.
– Ах, вот оно что… Жаль, сразу не рассмотрела ваши документы. Не удивлюсь, если они того – фальшивые!
– Документы настоящие.
– А ну – покажите ещё раз! – потребовала Цимлянская.
– Обойдёшься! – буркнул я. – И я тебя предупредил.
– Ага, ага, – закивала та. – Испугали до ужаса. Определённо, товарищ Лапин узнает сегодня много интересного.
– Да иди ты со своим Лапиным! – плюнул я.
– Ой, ой, какие мы грозные! Катитесь колбаской по малой Спасской, гражданин! А я прямо сейчас отправляюсь в жилотдел, – засобиралась та.
Настроение было напрочь испорчено. А ведь утро начиналось так хорошо, так многообещающе…
Мадам явно не собиралась пускать слова на ветер. Если обещала настучать загадочному товарищу Лапину, так и сделает. А это предвещало новую порцию неприятностей для Кати. Как бы не пришлось по-серьёзному схватиться за её жилище – нравы в это время особые. Жильё могли отобрать даже у командировочного, который долго отсутствовал по месту регистрации. Что говорить про супругу арестованного преподавателя… И мои нездешние «корочки» ничем не помогут.
Если только подключить парней из петроградского угро…
Нет, тоже не вариант. Хочешь сделать что-то хорошо – сделай сам.
Обстоятельства складываются так, что мне волей-неволей придётся внести коррективы в планы на сегодняшний день. Если жильё Быстровы получили по линии военного ведомства, надо провентилировать этот вопрос с начальством Александра. Может, там найду поддержку.
Решено, сразу после «Крестов» поеду в эту самую военшколу, где он преподавал. Заодно попробую там поводить клювом – может, нарою что-то полезное.
Взять того же Вадима Борисовича Птахина – ну не верю я, что этот господин хороший от чистого сердца озаботился бедами арестованного сотоварища. Не тот типаж. Есть, есть тут какой-то свой интерес. Это во мне не говорят, а просто кричат знание человеческой психологии и оперская чуйка.
Надо бы аккуратно взять его за жабры и потрогать на предмет… Да на любой предмет. Если суетится, значит, есть чего скрывать.
И иногда не нужно копать глубоко, чтобы найти причину чужих волнений.
Прежде в «Крестах» я был только в качестве туриста, причём довольно давно. В памяти отложилась камера-одиночка, которую показывали во время экскурсии: высокое светлое окно, тёмно-коричневый дощатый пол, беленый потолок, оштукатуренная, выкрашенная в два разных колера стена, стол, табуретка, электрическая лампочка, не то топчан, не то кровать.
Особо страшных впечатлений после себя камера не оставила, приходилось видеть места, по сравнению с которыми эта одиночка – всё равно, что гостиничный номер. Хотя тут как в анекдоте – не надо путать туризм с эмиграцией. В реальности порой в камеры набивали столько людей, что они чуть ли не сидели на плечах друг у друга.
Ещё запомнились решётчатые лестницы и переходы, они складывались в некий вычурный архитектурный ансамбль.
Ну а в этом времени ещё недавно здесь был лагерь принудительных работ особого назначения, теперь же «Кресты» переделывали под следственный изолятор, и Александру то ли повезло, то ли не повезло стать одним из первых задержанных, которого поместили сюда на время следствия. Прежде, если я правильно понял Катю, «политических» держали в Доме предварительного заключения на Шпалерной, а тех, кто проходил по уголовным статьям – на Малой Охте в казармах Новочеркасского полка.
Самбур немного задержался, но я добросовестно прождал его у ворот всё это время, никуда не отлучаясь.
Одет следователь был в матросский бушлат явно с чужого плеча, подмышкой у него был потёртый кожаный портфель.
– Привет, Жора!
– Здорово! Как Раису проводил?
– Да нормально. Когда возвращался, один типчик пристал насчёт «закурить есть», я ему на всякий случай показал револьвер – и мы разошлись.
– А, ну это правильно, – поддержал его я.
– Бережённого бог бережёт.
– Кажется, пора придумать что-то взамен этой старорежимной поговорки, – улыбнулся
