Но фильма была из современной жизни, практически непонятной для Мартена, и он решил не напрягать воображение — с этим успеется. Он оставил телевизор включенным и взялся за просмотр бумаг из стола.
Большая часть их была на английском языке, которого Мартен почти не знал. Другие же тексты были столь невразумительны, что Мартен забросил их. В одном из ящиков нашлись две книжки в мягких обложках с завлекательными картинками. На одной был нарисован мрачный тип в шляпе и мешковатом пальто, вонзающий нож в грудь какого-то хиляка во фраке; называлась книжка «Убийство назначено на полночь». На другой обложке нюхала с томным видом розу практически голая девица, бедра ее были чуть прикрыты буквами заглавия; книжка называлась «В раю тоже убивают». Мартен опять прилег на тахту и, изредка поглядывая на экран, погрузился в изучение некогда любимого им жанра полицейского романа.
По прошествии часа он понял, что сам жанр мало изменился с его времен — разве что в самую худшую сторону: теперь внимание уделялось не столько расследованию преступления, сколько описанию убийств, погонь и прочих приключений. Причем убивали теперь гораздо чаще, и описывалось все это куда подробнее и с самыми пикантными деталями. В книжке с девицей на каждую главу приходилось по убийству и постельной сцене; впрочем, постельной — не совсем точно: главная героиня занималась любовью не только в постели, а где придется и с кем попало, в финале она раскрывала патологического убийцу, отвлекая его своими прелестями до прибытия полиции. Второй роман был поскромней; там убийств было меньше, да и герой-сыщик, повествуя о своих отношениях с актрисой кабаре, скромно умалчивал о том, что там происходило у них после долгого-долгого поцелуя. Что обратило на себя внимание Мартена и заставило его задуматься, так это способ расследования, о котором говорилось, как о давно известном и общепринятом. В обоих романах отпечатки пальцев упоминались как абсолютно реальная улика, в полиции были картотеки, и преступника можно было установить в считанные минуты, если его отпечатки имелись и в картотеке, и на месте преступления.
А вот в его время… Тогда суд не верил в эти самые отпечатки, и сторонникам новинки приходилось доказывать, что на всем белом свете не найдется двух человек с одинаковыми рисунками линий на подушечках пальцев. Да и сам Мартен не очень этому верил, пока однажды — довольно уже давно, даже если не принимать в расчет эти внезапно куда-то выпавшие десятилетия, — Гийом Бираен не начал рассказывать об английском убийце, которого повесили именно из-за оставленных отпечатков пальцев. Тогда их собралось человек десять — обыкновенная дружеская вечеринка после удачного дела, и кому-то пришло в голову посмотреть, насколько разнятся у них эти отпечатки. Они вымазали пальцы сажей и добрый час развлекались, требуя от Гийома, чтобы он различил, где чьи. Гийом, вооружившись лупой, изображал из себя эксперта, все веселились, пока Мартен не решил, что хватит и — так, на всякий случай — не сжег эти листки.
Мартен и не догадывался тогда, что вся эта игра «в пальчики» не была случайностью. Ее затеял давний враг Мартена, инспектор Жове, который испробовал все возможные способы разоблачения коварного Мартена Дюпона и готов был хвататься за любую соломинку. Это он поймал на мелочи Гийома Бираена и сделал того осведомителем. Гийом сумел тогда припрятать часть листков, и на следующее же утро отнес их в комиссариат. Инспектору это мало чем помогло — неуловимый Мартен не оставлял отпечатков своих пальцев на местах преступлений, он давно не принимал в них непосредственного участия. Да и в суде отпечатки не могли служить достаточным доказательством — не было соответствующего законодательства, и в полициях Европы отдавали предпочтение бертильонажу. Но собранные Гийомом отпечатки стали основой будущей дактилоскопической картотеки: почему, собственно, не использовать способ идентификации преступников, пусть даже и неприменимый в суде?
Так и лежали эти листочки в архиве, пока вдруг не пропал без вести Мартен Саба, человек в Северингии достаточно известный.
Было заведено уголовное дело; и тут некий энтузиаст-инспектор собрал все имевшиеся в доме Саба отпечатки, сличил их на всякий случай с имеющимися в комиссариате и с изумлением обнаружил, что несомненные отпечатки пальцев хозяина дома совпадают с отпечатками известного бандита Мартена Дюпона! Пройти мимо этого факта было уже никак невозможно! И привлеченный в качестве эксперта бывший инспектор Жове (он к тому времени был уже на пенсии) начал выкапывать такие подробности из скрытой жизни видного деятеля синематографа, коллекционера и мецената Мартена Саба, что тут же началось другое расследование. Учитывая деликатность ситуации — негласное.
У дома Саба-Дюпона было установлено наблюдение. С трудом верилось, что такой человек исчез просто так; отрабатывались версии похищения, убийства из мести или по иным причинам; ведь Дюпон был заметным деятелем преступного мира не только Северингии, но и всей Европы. А его идея объединения банд в крупные синдикаты по типу американских была не всем по душе; словом — его могли убрать, или же он мог исчезнуть сам, поняв, что пахнет жареным. Увы, принятые меры ничего не дали.
Двусмысленность ситуации, в которой оказалась полиция, усугубилась вмешательством в дело большой политики. Свидетелем по этому расследованию проходила сестра пропавшего, Кириена Сабан, звезда экрана и жена Бенедикта Бара. Ее осторожно, чтобы не возбудить ненужного ажиотажа вокруг одного из самых почтенных семейств Северингии, допросили. Кириена, естественно, изобразила из себя святую невинность: знать ничего не знаю, и с чего это вы решили, что мой брат — бандит? Тогда ей быстро объяснили, что сказки она может рассказывать мужу; в прошлом ее «честной, порядочной семьи» уже как следует покопались, и только из уважения к семейству Бара, да и к таланту самой госпожи Сабан это дело расследуется тайно, без огласки.
«Ваш последний фильм понравился его высочеству, — намекнули ей в комиссариате, — но будет лучше, если вы сами покинете страну. Князь полагает, — сказали ей, — что вы еще долго будете радовать зрителей своей игрой… но, к сожалению, не в «Готорн Синема»…»
«Я должна покинуть страну в двадцать четыре часа?» — уточнила Кириена.
«Что вы, мадам Бара! Контракт с «Готорн Синема» у вас Заканчивается почти через пять месяцев… А вот через шесть — желательно, чтобы вас в Северингии уже не было».
Кириена не спорила. До окончания контракта она развила необыкновенно бурную деятельность, связалась с американскими кинопромышленниками, прожужжала мужу все уши о возможностях самолетостроения в Северо-Американских Соединенных Штатах — и не прошло и полугода, как умчалась в далекую калифорнийскую деревеньку вблизи Лос-Анджелеса, где ее уже с нетерпением ожидали, чтобы начать съемки «Двенадцатой ночи» по пьесе Шекспира.
