Поль поздоровался с человеком неопределенного возраста на местном наречии, и пригласил своего спутника сесть за ближайший к очагу стол. Пауль устало опустился на скамью. Ему здесь было неуютно, но мысль о том, что когда-нибудь придется с этой скамьи вставать и снова брести по дороге, его не радовала.
— Ну как вам антураж? — лукаво подмигнул Поль Горнек. — Типичное Средневековье! Романтика, а? Вы ведь сюда ехали за романтикой, признайтесь?
— Можно подумать, я отдыхать сюда приехал! — злобно огрызнулся Пауль, у которого снова разболелась голова.
— Отдыхать — вряд ли. Но чтение Оссиановых поэм в университете не прошло для вас даром, нет?
— Откуда Вы знаете? Мы что, вместе учились?
Голова раскалывалась. Пауль испытывал непреодолимое желание расстрелять своего собеседника на месте. А еще лучше — взорвать к чертям весь этот кабак. Но ни оружия, ни взрывчатки не было, и Пауль слушал, как этот красноглазый идиот на своем до одури правильном немецком несет всякую обидную чушь.
— Так вот, древние магические камни, друиды и прочий бред не стоит той романтики живого средневековья, которая кое-где еще осталась. Еще два-три десятилетия пройдет, везде проведут электричество, технический прогресс дойдет и до этих отдаленных областей, и все станет по-другому. Так что наслаждайтесь, Пауль, наслаждайтесь этой романтикой. О, вот Лукас несет нам сидр…
Угрюмый человек неопределенного возраста поставил перед ними две чашки сидра и что-то пробурчал Полю. Тот потер руки с довольной улыбкой:
— Скоро нам и блины подадут… Все-таки хорошо в сельской местности, война почти не ощущается. В городах люди вынуждены урезать свой рацион, а тут — натуральное хозяйство… Кстати, тут есть еще очень живописная старинная мельница, советую посмотреть. Да вы отпейте глоток, вам сразу полегчает!
Пауль отхлебнул глоток весело пузырящегося сидра и ничего не почувствовал. Потом отхлебнул еще, и головная боль постепенно стала отступать, а желание прикончить собеседника сделалось менее навязчивым.
— Так что там нужно в доме Треберна? — спросил он у Поля.
— Всего лишь один предмет. Но отыскать его будет достаточно сложно. О, еда пришла! Нет, это ваше, мне сейчас принесут. Вы кушайте, кушайте, не стесняйтесь. А я буду тем временем объяснять… Так вот, у Треберна очень богатая библиотека. Причем, большая ее часть — не книги, а рукописи. В молодости он много ходил по окрестным фермам и собирал всякую всячину, которой крестьяне особого значения не придавали: старинные предметы, рукописные книги. В большом городе его бы прозвали антикваром, а здесь его считали просто чудаком. Денег у него было немного, и он почти все тратил на эту рухлядь, с которой потом долго возился. Вы обратили внимание на то, что у него в доме почти нет современных вещей, ну разве что радиоточка?… А над рукописями он просто дрожал. Собственно, одна их них мне и нужна. Маленькая такая, но толстая тетрадочка. Достаточно увесистая. Обложка из свиной кожи. На обложке никакого тиснения, никаких опознавательных знаков. Так что Вам придется тщательно заглядывать под обложки. На первой странице большими буквами написано заглавие…
— На каком языке? — спросил Пауль, не переставая жевать и чувствуя, как согревается его кровь.
— На бретонском.
— И как я это разберу?
— Никак. Под заглавием — дата. Это надо запомнить внимательно. Тысяча шестьсот восемьдесят один. Запомнили?
— Угу.
— Повторите.
— Тысяча шестьсот восемьдесят один.
— Верно. Еще приметы. Книга очень хорошо сохранилась, несмотря на то, что бумага пожелтела и кое где пошла пятнами от старости. Имеются небольшие дыры, как будто бы проеденные ржавчиной. Рукопись изящная, с росчерками. Это все, что я могу Вам сказать. Опознать ее среди других будет сложно, поэтому открывайте все и ищите год. Она самая древняя, больше таких у Треберна нет.
— Ну предположим, я найду ее, и что? — спросил Пауль, прожевав и проглотив очередной кусок.
— Ничего. Отдадите мне, и мы расстанемся. И живите себе спокойно, пока не помрете.
— Вы придете и заберете? Куда? Когда?
— А вот об этом — ближе к делу…
«Главное сейчас — со всем соглашаться, — подумал Пауль, — а там поглядим…»
— И никаких «поглядим»! — Поль Горнек нахмурился и поднял вверх вилку, которая будто бы стала продолжением его пальца. — Я вас из-под земли достану! И под ваш же трибунал подведу! Узнаете тогда!
В его красных глазах играли отблески очага и все его лицо казалось преобразившимся, диким и хищным. Пауль отхлебнул еще сидра и почувствовал, что слегка пьянеет.
— И помните, — грозил Поль своей вилкой, — что вы обязались доставить мне этот предмет в десятидневный срок со дня нашей встречи. Первой встречи, заметьте! С тех пор вы добрались до фермы, прожили там три ночи и почти три дня, потом явился я, дал вам лекарство, и вы еще двое суток проспали. Итого пять дней. Полсрока. Не так-то у вас много времени. А за один день до побережья вы с вашей слабостью точно не доберетесь.
Пауль уже привык к странной привычке своего тезки парировать невысказанные мысли и уже не удивлялся ей, как, впрочем, и многому другому вокруг себя. Он только вздохнул и устало произнес:
— А могу я хотя бы знать, что это за рукопись и чем она так ценна?
— А какой вам смысл это знать? Вы все равно ее не прочтете. А чем она ценна? Ничем. Для меня ничем. Для Треберна и прочих любителей местной старины она бесценна. Именно поэтому я должен ее заполучить и уничтожить.
— Уничтожить? Так может быть, мне проще… — он не успел договорить, но Поль ответил на его мысль:
— Нет, не проще. Я должен за нее перед начальством отчитаться. И уничтожить ее в присутствии начальства. А то вы, предположим, кинете ее в камин, а что я представлю в качестве отчета? Кучку пепла? Ее же к делу не пришьешь!
Пауль замолчал. «И зачем все-таки это ему надо? Бред какой-то… Или он темнит?»
— Ну хорошо, — отвечал Поль, на удивление быстро доевший свою порцию. — Могу и объяснить… — он позвал Лукаса и что-то пробурчал ему. Кабатчик кивнул. — Могу, хотя какой вам с этого прок? Вы все равно ничего не поймете, даже если я все вам расскажу об этих людях, об этой стране… О нас всех… Я родился на ферме, на самой обыкновенной, такой же, как та, где вас приводили в чувство. Только слегка победнее. Не в этом дело. Вы видели, как тут живут, в каких условиях. Большинство просто не знает, что можно жить по-другому. Это люди, которые годами — а некоторые и всю жизнь — сидят на своих хуторах. Для них поездка на ярмарку в соседний город — целое событие. Здешние мужчины впервые выбрались в широкий мир во время Первой Мировой, когда их мобилизовали… Что такое мобилизация, они не особенно понимали. Для чего и зачем эта война, кто с кем воюет — для них это было настолько далеко и неясно! Вы и представить себе не можете. Они так и не поняли, что происходит, пока не оказались на фронте. Оттуда к нам в деревню возвратились далеко не все, но те, кто возвратились… Спасибо, Лукас.
