семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра — другое! То беги от Эжени, удирай, пока можешь, то она — та, кто тебе нужен. А как же мнение Эжени? А моё мнение, в конце концов?
«Ой, чего ты ломаешься, Алекс? Прекрати изображать ханжу! Признайся уже, хотя бы себе, что она тебе нравится».
* * *
Я остался с Эжени наедине. Стейси отправилась за покупками, и Хавьер увязался за ней. Эта девушка хорошо на него влияла. Что бы мой самовлюблённый друг ни думал о женщинах, Стейси он уважал. Она его заставила. Терпеливая, рассудительная и дипломатичная Стейси хорошо на него влияла.
Прекрасное настроение Эжени улетучилось, стоило только Хавьеру и Стейси скрыться в дверях магазина. Мы устроились в беседке, в сквере, напротив торгового центра. В моём обществе девушка и не пыталась притворяться. Я не знал, радоваться этому или огорчаться. Знакомый грустный взгляд! А чего ещё ждать? Эжени здорово досталось от полицейских (её допрашивали раз за разом), от газетчиков, которые смешали имя её дяди с грязью. Что я мог сделать для неё?
Ничего. Вот именно!
Бессилие — отвратительное чувство.
— Я хотел поблагодарить тебя, Эжени, за помощь в расследовании. Если бы не ты, мы никогда бы не узнали о гене X, — я первым начал разговор.
Она ухватилась за эту тему, как за соломинку.
— Стейси и я пытались разобрать записи дяди. У него, знаешь ли, был дневник. Дядя заполнял его вручную. Мы передали рукопись московским полицейским, но я скопировала данные для вас. Неизвестно, когда ими поделятся коллеги Хавьера, а времени и без того мало, — Эжени покопалась в сумке и вытащила оттуда свиток синтетической бумаги. — Возьми. Это не оригинал, так что могу отдать его с чистой совестью. Московские полицейские пытаются расшифровать дневник, а это непросто. У дяди был неразборчивый почерк, и ещё он любил загадки и шифры. Я читала записи, про ген X нашла всего несколько упоминаний. Страницы 55, 100 и 124. Он писал, что носители гена обладают иммунитетом к жёлтой лихорадке и некоторым другим заболеваниям. Они, похоже, выносливее обычных людей. Но пока это всё.
Уже что-то!
— Спасибо, Эжени! Важна любая информация. Жаль, что именно тебе приходится копаться в этом. Дядя очень дорог тебе…
Её лицо перекосилось, точно от боли. Бедняжка! Я неловко погладил девушку по плечу. Она, казалось, и внимания не обратила.
— Перед смертью он сказал, что сотрудничал с Гильдией из-за меня. А значит, чтобы я ни чувствовала, придётся во всём разобраться и узнать правду. Я смирилась. Он мучил людей ради меня, почему-то думал, что сумеет помочь. Каково мне, подумай, Алекс?! Жить и знать, что он делал ради меня, — и тогда слова полились из неё бурным потоком. Неужели Эжени делилась подобным только со мной? И если так, то почему? — Дядя ведь знал, что ничего не выйдет. Меня он исцелить не мог, зато был в состоянии помочь другим. Ради этого следовало жить. Ради его проекта. Кто, как ни дядя, мог сделать кибермедицину по-настоящему доступной? Мне не помочь, а вот многим детям — очень даже можно! Нужно было думать о программе, а не обо мне, нужно было сделать её бесплатной. А дядя вместо этого…
— Тебя он любил, Эжени, очень любил. Он выбрал тебя.
— Он не имел права так поступать! — взвизгнула девушка. — Не имел! Знал же, чем рискует! Не только собой, но и другими. Вот ты! Ты бы не пошёл на такое. Ты хотел спасти тех людей в «Бриллианте», хоть и не знал их. Они были тебе чужими! И мальчик, Гарри Питерс, ему ты тоже хочешь помочь!
Она смотрела в упор, злыми и печальными глазами. Её вина. Эжени во всём винила себя.
— Это немного другое, — возразил я, наверное, чересчур резко.
— Нет, не другое! Ты гвардеец, он врач. Вы оба спасаете людей! Вы оба!
Как же объяснить? Как ей объяснить? Сложно всё это. Семья Гарри нуждалась во мне. У родственников мальчика совсем не было денег. А значит, они были никому не нужны. Никому. Так уж заведено.
И Гарри. У него тоже была аллергия на линий. Что если пока я мило болтал с Эжени, гильдейцы мучили его, проводили эксперименты…?
Кто может стерпеть такое? Кто?
— Мне часто приходится сталкиваться со… страданием. Со страданием, на которое невозможно смотреть. С нечеловеческой жестокостью. Поэтому я такой. Я видел, что творилось в центре «Бриллиант», и ничего не мог сделать. Видел, как они горели, слышал их крики. Я бы хотел спасти их всех. Я пытался помочь. И не смог. Наверное, от этого может поехать крыша. Нет, это другое. Другое…
Я вздрогнул, когда она коснулась моей руки. Осторожно. Ласково.
— Прости меня! Прости. Я идиотка! Самая настоящая. Почему я постоянно набрасываюсь на тебя, славный, добрый парень? Ты столько пережил! Ты не заслуживаешь подобного обращения.
Она отстранилась, сложила руки на коленях, сгорбилась. Хрупкая фигурка, тонкие запястья, острые лопатки, короткое черное платье, перехваченное на узкой талии атласным белым поясом, синяки под глазами, пышная копна волос. Эжени была больна. Серьёзно больна, раз профессор Никифоров пошёл на такие жертвы, чтобы спасти её. И я не решался спросить, что с ней стряслось. Но мне было больно, тяжело, горько осознавать, что жизнь этой удивительной девушки полна страданий.
— Ты сказала: дядя сотрудничал с Гильдией из-за тебя… — начал я издалека.
— Да, он думал, что сможет меня вылечить.
— Ты уверена, что он ошибался?
Эжени закатила глаза.
— Да, уверена. Не делай такое лицо! Ты выглядишь глупо, сладенький мальчик! Неужели думаешь, что я с минуты на минуту упаду замертво? — её губы искривились в презрительной усмешке. — Моя болезнь не смертельна. Наверное, я буду жить очень долго. Ха, что это будет за жизнь! В постоянной борьбе! — добавила она с горечью.
— Неужели ничем нельзя помочь?!
— Не-а… Хочешь узнать, чем я больна? Не скажу, Алекс, не сегодня. Я доверяю
