Он сел в вагонетку, оглянулся на охранников, и включил третью скорость, самую быструю. Вагонетка поехала по рельсам в гору, затем выравнялась, и бесшумно покатилась петляющим коридором к лифту, ведущему на улицу – к людям, в сладкую свежую свободу, в безопасность, к бывшим женам и новым любовницам, к коллегам, с которыми приятно поговорить, к любимому кафе на Арбате.
А двое в гостиной тем временем оправили костюмы.
Один из них, целясь голосом в балюстраду, проскандировал:
– Анита Диеговна! Доброе утро вам! Вас не затруднит с нами побеседовать? Мы подождем!
Чайковская вышла из спальни в длинном зеленом халате, с высокой степенью деликатности облегающем ее полное тело.
Спускаясь по полукруговой лестнице в гостиную неспешным шагом, она сказала спокойно:
– Здравствуйте. Вы по какому делу ко мне пришли?
Желатель доброго утра сообщил:
– Мы от Лопухина, Анита Диеговна. Я Скоропадский, а это Ходорченко. Вы не присядете? Мы бы тоже присели.
Оглядев двух мужчин оценивающе, Чайковская ответила:
– Я сейчас приготовлю кофе. В кухне. Короче, если хотите, пойдемте со мной.
Они пошли с ней. Скоропадский бросил попутно взгляд на пейзаж в стиле Огюста Ренуара, а может быть сам Ренуар и рисовал, или, как говорят в вежливом обществе, писал – в широкой серебряной раме с замысловатым узором.
Рядом с Ренуаром помещалась жанровая картина, в которой акриловые краски сочетались с масляными – размашисто, и тем не менее ближе к реализму, чем к импрессионизму, изображено было интимное застолье – двое мужчин и одна женщина, одетые в костюмы, соответствующие Руси двенадцатого века.
Кухня находилась на одном уровне с гостиной, за плавным загибом стены, окаймленным декоративными бронзовыми перилами с барельефом, изображающим полуобнаженную одалиску в расслабленной позе с пышным бюстом и отвислым задом; была кухня достаточно просторной, чтобы в случае крайней нужды выполнять роль столовой, достаточно вместительной для приема и кормления дюжины гостей. Электроплита и стол для приготовления пищи доминировали в центре, в стиле ранчо – «кухонный остров». Над столом висела «летающая этажерка», с которой гроздями свешивались кружки, рюмки, поварешки, сковородки, кастрюли, мешалки, и еще много всего. Кофе-машина, сверкая ломбардским алюминием, с тихим достоинством занимала место рядом с плитой. В отличие от гостиной, залитой светом сверху, как римский Пантеон, через округлый застекленный проем в центре купола, в кухню свет проникал через нишу со стеклянным верхом, невидимую снаружи снизу. Поэтому даже в дневное время кухня освещалась дополнительно четырьмя мягкими светильниками, расположенными на стенах чуть выше уровня глаз.
Двумя ухоженными пальцами Чайковская повернула движок кофе-машины, и в кофемолку посыпались зерна. Зашумела дробилка, и нежный, чарующий запах распространился по кухне. Скоропадский и Ходорченко просветлели. Они тоже хотели кофе, ароматного, натурального эспрессо, хотели пить его из миниатюрных чашек, делая между маленькими глотками длинные интервалы и обмениваясь остроумными репликами. Но Чайковская сунула под пипетку только одну миниатюрную чашку, и когда машина с урчанием выдала дозу кофе с обворожительным слоем золотой пены, Чайковская кинула в чашку кубик сахара, размешала миниатюрной ложкой, прикрыла глаза, сделала первый глоток, и сказала:
– Я вас слушаю.
Скоропадский и Ходорченко помрачнели, разочарованные.
Скоропадский сказал:
– Ну, хорошо. Ладно. Кирасиры … в смысле, безопасность … у вас уже были? Приходили к вам, просили придти на суд?
Чайковская сделала глоток, нахмурила брови, затем вернула их в изначальное положение и ответила:
– Не помню.
Ходорченко подал голос:
– Вчера. Если приходили, то вчера.
– Не помню. У меня вчера было много дел, и много важных встреч.
– Суд завтра, вы это помните?
– Какой суд?
Скоропадский и Ходорченко переглянулись.
С оттенком язвительности Скоропадский уточнил:
– Правый и скорый. О котором вся Москва говорит. Суд. Помните?
– Нет.
– Правление «Мечты».
Она промолчала, будто слова «правление» и «Мечта» ей ровно ни о чем не говорили.
Нетерпеливый Ходорченко пояснил:
– Правление будет присутствовать на суде в качестве …э …ответчиков.
– Правление чего?
– «Мечты».
– А, «Мечты», – протянула Чайковская. – Да, я что-то слышала.
Скоропадский и Ходорченко переглянулись еще раз, и Скоропадский рассердился и сказал веско:
– Анита Диеговна, не нужно с нами шутить. Дело-то серьезное.
Чайковская сделала еще глоток, и сказала:
– У меня свои дела есть, тоже серьезные.
– Вас могут пригласить, возможно уже пригласили, но вы забыли.
– Пригласить?
– На суд. В качестве свидетеля. Свидетеля обвинения.
– Ничего не понимаю, – протянула Чайковская. – Меня-то в чем обвиняют, что ли?
Ходорченко надул щеки, а Скоропадский, сунув руки в карманы костюмных брюк, сказал:
– Ответчиками выступают три человека из правления, Анита Диеговна.
Чайковская пригубила снова кофе и опять промолчала.
– Три человека, – настаивал Скоропадский. – Лопухин, Глезер, и Сванидзе.
Чайковская поставила чашку на стол.
– Сванидзе? – переспросила она. – Какой Сванидзе?
– Эдуард.
– Эдик?
Она задумалась. Скоропадский и Ходорченко ждали.
– Эдика судят? – спросила Чайковская.
– Его обвиняют.
– В чем?
Скоропадский перечислил, поморщась:
– В хищениях, незаконных сделках, неуплате налогов, лоббировании…
– … взятках, – добавил Ходорченко. – И, возможно, заказных убийствах.
Скоропадский сделал ему грозный знак и сказал:
– Анита Диеговна, если вас в последний момент вызовут на суд, то есть, просто приедут за вами и отвезут в здание суда, будет неприятно всем…
– Еще чего, – возразила Чайковская. – Сам наворовал, пусть сам и выпутывается. Я ему говорила! Умерь, козёл, аппетиты. Он никогда не слушает. Вот пусть теперь его засудят, сука, так ему и надо.
Она пригубила кофе.
– Анита Диеговна, вашего согласия не спросят, если приедут. Вы числитесь в списках свидетелей, и ваша подпись значится на нескольких документах, показывающих, что с вами говорил прокурор.
Чайковская посмотрела на ногти левой руки и решила, что в принципе все в порядке, но зайти в салон сегодня не помешает. Скоропадский решил, что нужно назвать фамилию прокурора.
– Пугайло, Степан Макарович.
Чайковская что-то вспомнила.
– Пугайло? Пугайло … А как он выглядит?
Скоропадский сказал:
